четверг, 22 сентября 2022
nothing is true - all is allowed
Это похоже на сон… На один из тех многочисленных кошмаров, которые приходят ко мне по ночам… Приходят и проникают внутрь головы, вливаются в мозг, застревают в сознании, окутывают, спеленывают, угнетают… Серый, холодный и липкий туман… Густой словно… нет я не знаю… я не могу подобрать нужных слов для сравнения… он повсюду… он везде… каждая мелкая частица этой серой и влажной субстанции, рвется внутрь меня, пытаясь наполнить все мое сущее собой… наполнить, до краев, до граней, до предельностей, чтобы затем не вырваться наружу – нет… для того чтобы разорвать меня в клочья… расщепить на молекулы…
В промозглой, серой пелене, ровно по центру… не ниже… не выше… ровно по центру… грязно-розовое пятно кровяной взвеси – все что осталось от меня…
Это похоже на туман… На один из тех многих, в которых я оказывался на протяжении своей жизни… Едешь ли ты на машине, и спускаясь с пригорка, ныряешь в это белое молоко, или же он стелется там за окном по полям, растекаясь сюрреалистичными озерами, с островами стогов сена, или же просто ты плутаешь по лесу и вдруг оказываешься в самом эпицентре влажного катаклизма… не суть… Но это так похоже на туман… На тот туман который можно не только увидеть, но и почувствовать… Зачерпнуть его ладонью, и растереть между пальцев рук, осязая мылкость, влажность и холод… Еще пять минут назад, все было ясно и кристально чисто, и вот теперь… все стихло… все замерло… движения серых масс, порождает не явные образы… шаги почти не слышны… и дыхание… ты дышишь водой… ты превращаешься в рыбу, в земноводное… ты не успел отрастить жабры, а те прежние когда-то оставил позади в процессе эволюции… и ты вынужден вдыхать в легкие эту воду… А где-то там, дальше, глубже, точно такие же обитатели, человеко-рыбы, стоят оторопело, и так же как ты, часто вдыхают воду…
Рано или поздно, это поглотит все, растворит в себе сущее, смоет и очистит, а затем превратится в белый лист мелованной бумаги… Я беру перо (к черту ручки!). Провожу опахалом по своим векам, чувствуя нежность и щекотность… Это перо редкой птицы, имя которой Недочеловек. Они обитают высоко в небесах… Облачившись в жемчужные тоги, сидят на пушистых облаках, греясь в лучах собственного величия… их крылья белоснежно прекрасные… их голоса… да, да, кончено… я знаю что это Ангелы… их голоса… они молчат… все смолкло… все ждет… Чернильница предо мной, из необработанного куска горного хрусталя. В ней плещется море – море слез и крови… Настоящий творец пишет только кровью! Настоящий художник окропляет свои картины только слезами! Это адская смесь – кровь и слезы… разве можно придумать чернила лучше? Я добавляю в чернила щепотку мышьяка, и каплю холодной ртути… Я готов… Он ждет меня… Мой мир…
Как трудно сделать первый шаг… Наверное точно так же как и сделать шаг последний, а ведь к последнему шагу ведет шаг именно первый, и от этого его сделать еще сложнее… В мозгу выстраивается цепочка из всех последующих за ним шагов… Она прокладывается в тропинку, если за тобой пойдут другие, и она прокладывается мощеным бульваром, если за тобой пойдут многие, а иногда это оживленная автострада с множеством развязок и указателей, с придорожными кафе, заправками, третьесортными проститутками, и загаженными обочинами – это если ты ведешь за собой массы… Само определение «массы», порождает внутри нечто бесформенное, грузное, и инертное… Что то с обрюзшим лицом и свисающими брылами, узкими, пустыми щелочками глаз, засаленными волосами… то что топит в себе, не давая вздохнуть и крикнуть… Но нет… мой шаг утонет не здесь… за мной не потянется вереница страждущих… его скроет густая трава… Лишь слегка примнется под весом моей поступи, чтоб затем разогнуться, и прошелестеть тугими стеблями: «В добрый путь…»…
Я окунаю перо в чернила… легкий всплеск при погружении, как нежный стон двенадцатилетней нимфоманки, плененной объятиями эротического сна…. По чернильному морю пробегает треморная рябь, но только по поверхности, обитатели глубин остаются спокойны, легко кружа в хороводе вокруг погруженного жала пера, выискивая изъяны в оном… ах оставьте, оно безупречно… Я достаю перо из чернильницы, и подношу его к листу… Легким нажимом, каллиграфическим почерком, вывожу первую букву красной строки….
«Я»
Я строю мир посредством слов… Я рисую картины нагромождением букв… Я вдыхаю в него жизнь… Я наполняю его собой… Этот мир, есть мое отражение…
Перо скользит по бумаге, оставляя за собой черный след… Я шрамирую лист… Заставляю его нести в себе скрытый и явный смысл, лишаю его непорочности и чистоты… Он уже не будет прежним, но каким?
Вертикальная линия… Еще одна… Еще… Еще… чуть наискосок… по диагонали… еще… еще… еще… …. …. … … … одна большая горизонтальная, словно подводящая некую черту, и затем вновь вертикальная… еще… еще… еще и еще….
Шелест тростника на легком теплом ветру… Всплески ласковых волн по ступням ног… Небо чистое и знойное… Плывешь в прохладной воде, вдоль камышовых зарослей. Взгляд чуть выше уровня воды, по животу и ногам щекочущий шелк нежных водорослей… Плывешь, тихо, без всплесков, чтобы не нарушить покой, не потревожить зыбкое счастье. Под ногами нет дна, над головой нет потолка, ты в центре всего… твоя цель – камышовый рай….
Камыш в метре от меня… Он растет сплошной стеной, скрывая собой то что я ищу… Но я знаю, оно там, то место… Вот он чуть редеет, словно проталина, словно вход, кем-то неумело замаскированный, а может этот кто-то и не старался его тщательно скрыть, может просто он скрыт для других, для тех кто не хочет его находить… Да и я не далеко ушел от них, раз он кажется мне скрытым… Но все же, я его вижу! Под ногами нащупываю дно, выбираюсь на отмель, и шагаю внутрь камышового рая… Оказавшись внутри, жесткие стебли, с шелестом выпрямляются за моей спиной, словно, живой занавес верхвозносящийся из прозрачной воды… На меня ниспадает небесная синева… Меня поглощает прохладная вода… Меня ласкают жесткие листья тростника… Я стою окутанный ароматом безудержно глубокого лета… Живые, продуваемые стены вокруг меня, они шепчут, убаюкивают, вынося меня из меня же… Словно перемалывают своими листьями и стеблями все заботы которыми я успел загрузиться за свою жизнь… Очищают без спроса и просьбы… Мигают, клонятся, выпрямляются, шелестят, касаются, колют и режут, обвивают и гладят, смыкаются над моей головой живым, изумрудным сводом, и так приятно чувствовать себя на виду у всех, но в то же время скрытым от постороннего взгляда - эксгибиционизм собственного эго… Тебя никто не видит = но ты видишь всё… Брызги солнца на коже, капли испаряющейся озерной влаги… Я хочу здесь жить…
Прошло восемь месяцев… Это было начало зимы, или конец осени… Время года не имеет значения, только чувства. Я стоял на берегу этого же озера, на краю не высокого обрыва, и сырой промозглый ветер выдувал из меня остатки разума… Кажется все смешалось – большие и тяжелые хлопья снега, наползающий туман, ветер, ночь и звенящий обледенелый камыш. Где-то за спиной то от чего я бежал, где-то впереди то к чему я так и не пришел – я остановился на половине пути, завороженный гипнотическим звоном тонкого, стеклянного тростника… Мне хотелось убежать, скрыться, спрятаться, так чтобы меня никто не нашел… Хотелось войти в воду не снимая обуви, погрузившись по щиколотки в ледяное крошево, и идти к манящему звону, к этому хрупкому чуду искрящемуся в темноте. Словно это было убежище, приют для израненной и изорванной в клочья, души… Я стоял и слушал, прислушивался… Шли минуты… Тело немело от холода, волосы покрылись ледяной коркой… Мне нужно было решиться сделать этот шаг… Время… Звон… Время… Звон… Я… я не могу оторвать ног от земли… мои грязные следы, на только что выпавшем не глубоком снегу, оказались слишком тяжелы. Я не смог сделать этот шаг, и повернув обратно, я слышал как где-то за спиной, плачет покрытый льдом, тонкий тростник. Я возвращался… Я шел на плаху, выстроенную собственными же руками… Прочь от свободы и покоя… Я шел продлевать агонию собственной надежды…
Сейчас лето, и нет льда на этих стеблях, и я понимаю, что это даже не тот тростник, что звенел на холодном ветру в ночи, тот исчез вместе с весенним льдом, но и этот, который пророс на его месте, он все тот же, и так же трепетно льнет к моему телу, защищая, ограждая, скрывая. Я ложусь на спину, так чтобы на поверхности воды осталось только мое лицо, и не хочется закрывать глаза, хочется смотреть на этот мельтешащий свод над собой, на пролетающих стрекоз, на чистые осколки неба в просвете узких листьев… Я чувствую, как мелкие обитатели сего места, трутся своими серебристыми спинками и прозрачными плавниками о мои ноги, как тычутся любопытными мордочками в руки… Им хочется играть… И не понятно или я у них в гостях, или это они пришли ко мне в гости… А потом начинаешь думать о том как устроен этот мир… Ты понимаешь, что достаточно твоего желания и ты можешь оказаться в любом уголке этого мира, в пределах планеты Земля… Океаны и моря, горы и степи, пустыни и леса, пещеры и утесы – по истине столько мест на земле, и ты можешь выбрать любое… А вот рыбы… Они ограничены в своем выборе размером и объемом водоема. Наверняка и у них есть места где они никогда не побывают даже в той воде в которой они родились, и если их дом река, то их мир имеет не форму шара, а вытягивается голубой веной от истока до устья, и было бы желание, они могут проплыть весь путь от начала и до конца. Но если это озеро, или пруд. А если это аквариум? Маленький аквариум на восемь литров, в виде бокала, и в нем одна золотая рыбка. Пытаешься представить себя на месте этой рыбки. Ты под водой в маленькой стеклянной комнатке. Тебе закачивают воздух, без которого ты погибнешь, откуда-то сверху сыплют еду чтобы ты не умер с голоду. Тебя не спрашивают о твоих вкусовых пристрастиях, тебе просто бросают еду чтобы ты не всплыл рано или поздно кверху брюхом. И от смерти тебе отделяет только несколько миллиметров стекла твоей комнаты. Одно неловкое движение и весь тот мир что за стеклом, ворвется в твой крохотный мирок, и утопит тебя. А за все время пока ты мечешься в этой комнатке, ты успел изучить все до миллиметра, до мельчайшего изъяна. Ты знаешь сколько шагов вдоль и поперек, знаешь насколько можешь раскинуть руки чтобы коснуться стен, тебе ничего не остается делать как только изучать день за днем то что вокруг тебя. Точно так же и космонавты выброшенные в открытый космос на корабле или капсуле. Придать этой капсуле ускорение, так чтобы она вышла за пределы орбиты Земли, и отправить его в нескончаемое путешествие по просторам того, что пока никто так и не понял. Лететь в этом аквариуме, пока работает компрессор, пока сыплется сверху еда. Лететь… Лететь… Лететь… Стать ничтожной пылинкой на великом полотне мироустройства, где от тебя ничего не зависит. Положится на волю случая и проведения. И знать что возврата не будет, есть только одно направление – от…. И никогда назад…
Я хочу быть похороненным на луне... странное желание, не правда ли? Может стоит объяснить? Правда? Видите ли, на то есть множество причин, это отнюдь не прихоть или экстравагантный каприз, это острая необходимость, пусть утопичная и несбыточная, но необходимость...
Я не хочу лежать в земле, в душном и тесном гробу, не хочу кормить собою кладбищенских муравьев и червей... Не хочу прихода родных и близких к своим останкам... Меня так же не прельщает кремация, хотя она конечно же лучше чем зарывание в землю... Развеивание пепла по ветру над водой, но не дай бог ни каких урн в колумбарии... Мумифицирование или бальзамирование? Нет, увольте... От тебя ничего не остается кроме оболочки - все выскоблено и обескровлено, ты накачан ядом и химикатами, это ни чуть не лучше бронзовых бюстов над могилой - просто пустая оболочка, в которой когда-то была жизнь...
Я хочу быть похороненным на луне... Я теперь стал понимать египетских фараонов, которые строили себе усыпальницы еще при жизни... У них был странный вкус - быть замурованным под толщей камня, пусть и с любимыми предметами и верными рабами, но все же... Это ничуть не лучше покоя в земле, на глубине двух метров от уровня заката и восхода. Вечная темнота и запах разлагающейся плоти...
Моя усыпальница другая - ее трудно назвать склепом, но пусть будет склеп, так привычнее... Он не из гранитных блоков и камней, не хочу ничего массив нового, давящего - хочу легкости и свободы, чтобы в нем "дышалось"... большие арочные окна без стекол и решеток, по рамам которых вьется ядовитый плющ, с вечно-цветущими большими, оранжевыми цветами, истекающими нектаром похоти и желания... К ним бы слетались со всей галактики, души диковинных бабочек и колибри... Слизывали бы своими тонкими язычками сей яд, и одурманенные всплеском, предавались неистовой феерии...
Высокая, резная дверь... Она всегда приоткрыта... В ней нет засовов и замков, она не распахнута настежь - приоткрыта... Дверь ни кого не приглашает, она дает возможность выйти наружу, и в то же время ограничивает владения моего мертвого тела...
Внутри ни каких саркофагов...
Пусть это будет большое удобное кресло...
С мягким подголовником и подлокотниками, задрапированное белоснежной тканью.
Оно будет стоять в центре резного склепа, окруженное скорее даже не стенами а большими окнами, три окна и одна приоткрытая дверь... потолок?
Его нет... Все тот же плющ, заменит свод, и через него будет литься звездный свет, струясь по моим волосам, отражаясь в стеклянных глазах...
Стоящие по кругу высокие подсвечники.
Свечи в них не горят, они когда-то горели, но не сейчас.
Сейчас они спят, дремлют...
Я буду сидеть в кресле, откинув голову назад...
Моя взгляд будет направлен вверх, к Земле... К звездам...
Здесь я буду чуть ближе к звездам, и так близко к Земле, насколько это возможно...
Я буду "видеть" всех вас... И мне будет легко...
А когда вы вспомните обо мне, то не нужно будет идти на кладбище...
Вам достаточно будет дождаться ночи, и поднять свой взгляд к небу, отыскать луну и....
Вы увидите как я вам улыбаюсь... И вы будете знать что я всегда с вами...
Как и вы со мной...
Вам не нужно будет заботиться о моем бальзамировании, отсутствие кислорода исключит возможность гниения...
Вам не придется приходить ко мне на могилу чтобы убрать ее от сорняков и опавших листьев, и вы всегда можете меня увидеть... Даже когда на небе солнце, и вокруг плещется день, стоит только поднять глаза... Там... за пеленой непроглядных туч, в небесной синеве, где рассыпаны миллиарды звезд-глаз.... Там - я... Рядом... Всегда рядом... Пройдут тысячи лет. Мое тело покроется тонким налетом космической пыли, пыль от разбитых астероидов заволочет собой мои открытые глаза, ляжет на лицо и руки... А потом... Потом случайный метеорит разобьет собой мое последнее пристанище, или же луна уйдет с орбиты Земли, отправившись в неизвестное путешествие... Но это будет еще так не скоро... За это время человечество переродится или исчезнет... Не скоро... Не скоро...
Я хочу быть похоронен на луне...
Я хочу быть здесь мертвым....
Прохладный день выходного дня... Центр города... Близится осень... Мелькание незнакомых лиц и силуэтов... За каждым своя жизнь - от рождения и до нынешнего существования... Каждый погружен в самого себя, максимум в своего сиюминутного спутника или собеседника... Даже выслушивая, оного, каждый прежде всего примеряет все сказанное на себя - натягивает, как изветшалое платье, и оно либо трещит по швам, не выдерживая форм и объемов, либо топит в себе нового хозяина... Кивки голов, в знак согласия, это не жест принятия информации, а сигнал к тому что кто-то все еще делает вид покорного слушателя и сопереживателя... А чего же вы ждете? Ведь слова по сути мертвы. Они несут в себе только ту информацию которую вы пережили когда-то сами, или если не пережили, то осознали ее в собственном мозгу... И когда вам скажут "Мне больно", вы сможете ощутить только ту боль, на которую способен ваш организм. "Мне одиноко" - вы почувствуете свое одиночество. "Мне страшно" - свой страх... Любое слово и каждая буква в нем, мертвы изначально. Это мы их наделяем собственной окраской, и когда мы слышим неизвестное слово, мы не можем его ассоциировать с собой, максимум это почувствовать нравится ли оно нам по тому как звучит, или же пугает, но не более... А что же с любовью? Ее может почувствовать только тот кто любит... Или любил...
Прохладный день выходного дня... Центр города... Близится осень... Запах поп-корна и сахарной ваты, жужжание редких ос, пустующие столики уличного кафе, и сонная карусель...
Ничего не нарушало в этой картине, разве что один элемент… Он весёлый и радостный... высокие сапоги, модные джинсы, рубашка на выпуск и огромный оранжевый шарф, который развивался по ветру, когда он на сумасшедшей скорости спускался вниз по тротуарной дорожке к месту с аттракционами на...
инвалидной коляске...
а в ней - молодая девушка...
Девушка была, очень мила... мила и прелестна на столько, на сколько может быть мила и прелестна юность… ее ноги были укутаны клетчатым пледом... а в руках она держала воздушный шарик... Осколок детства, когда хотелось и моглось летать, когда ты держишь за ниточку то, что стремится вырваться и взмыть в высь... кусочек счастья и надежды...
так они и подкатили вдвоём к каруселям... парень взял её на руки, и осторожно, словно держит самое хрупкую вещь на земле, посадил ее в пластиковое карусельное кресло… карусель принялась вращаться, вначале медленно, затем все быстрее, и девушка кружилась и кружилась звонко хохоча и запрокидывая голову... ее белоснежные волосы развевались и светились на солнце… а он...
он стоял и наблюдал, улыбаясь за ней...
и тайком, чтобы не дай бог никто не увидел - стирал слёзы со своих глаз...
Когда карусель остановилась, он так же осторожно поднял девушку на руки и усадил её обратно в кресло... а потом они долго целовались, нежно... нежно... нежно... и время остановилось для них… он купил ей сахарную вату... А она осторожно, двумя пальчиками, отщипывала по кусочку, и клала ее в рот ему, и себе...
их глаза светились от счастья...
и не было слов...
только он и она...
Затем они так же быстро "умчались" вниз... к фонтанам... И еще долго сидели, обнявшись, глядя на бьющую откуда-то из недр, холодную воду... Они были друг в друге, и вокруг них ничего не было - только он и она... и их счастье...
"Ты не можешь ходить?"......
"Я дам тебе крылья... Я могу... Это мой мир... Я хочу, чтобы все влюбленные и любящие были крылаты и окрыленные... Я дарую крылья вам обоим... Летайте... Любите... Упивайтесь друг другом... Цените друг друга... и никогда не теряйте"...
Я хочу жить в таком мире...
Я хочу здесь жить...
В промозглой, серой пелене, ровно по центру… не ниже… не выше… ровно по центру… грязно-розовое пятно кровяной взвеси – все что осталось от меня…
Это похоже на туман… На один из тех многих, в которых я оказывался на протяжении своей жизни… Едешь ли ты на машине, и спускаясь с пригорка, ныряешь в это белое молоко, или же он стелется там за окном по полям, растекаясь сюрреалистичными озерами, с островами стогов сена, или же просто ты плутаешь по лесу и вдруг оказываешься в самом эпицентре влажного катаклизма… не суть… Но это так похоже на туман… На тот туман который можно не только увидеть, но и почувствовать… Зачерпнуть его ладонью, и растереть между пальцев рук, осязая мылкость, влажность и холод… Еще пять минут назад, все было ясно и кристально чисто, и вот теперь… все стихло… все замерло… движения серых масс, порождает не явные образы… шаги почти не слышны… и дыхание… ты дышишь водой… ты превращаешься в рыбу, в земноводное… ты не успел отрастить жабры, а те прежние когда-то оставил позади в процессе эволюции… и ты вынужден вдыхать в легкие эту воду… А где-то там, дальше, глубже, точно такие же обитатели, человеко-рыбы, стоят оторопело, и так же как ты, часто вдыхают воду…
Рано или поздно, это поглотит все, растворит в себе сущее, смоет и очистит, а затем превратится в белый лист мелованной бумаги… Я беру перо (к черту ручки!). Провожу опахалом по своим векам, чувствуя нежность и щекотность… Это перо редкой птицы, имя которой Недочеловек. Они обитают высоко в небесах… Облачившись в жемчужные тоги, сидят на пушистых облаках, греясь в лучах собственного величия… их крылья белоснежно прекрасные… их голоса… да, да, кончено… я знаю что это Ангелы… их голоса… они молчат… все смолкло… все ждет… Чернильница предо мной, из необработанного куска горного хрусталя. В ней плещется море – море слез и крови… Настоящий творец пишет только кровью! Настоящий художник окропляет свои картины только слезами! Это адская смесь – кровь и слезы… разве можно придумать чернила лучше? Я добавляю в чернила щепотку мышьяка, и каплю холодной ртути… Я готов… Он ждет меня… Мой мир…
Как трудно сделать первый шаг… Наверное точно так же как и сделать шаг последний, а ведь к последнему шагу ведет шаг именно первый, и от этого его сделать еще сложнее… В мозгу выстраивается цепочка из всех последующих за ним шагов… Она прокладывается в тропинку, если за тобой пойдут другие, и она прокладывается мощеным бульваром, если за тобой пойдут многие, а иногда это оживленная автострада с множеством развязок и указателей, с придорожными кафе, заправками, третьесортными проститутками, и загаженными обочинами – это если ты ведешь за собой массы… Само определение «массы», порождает внутри нечто бесформенное, грузное, и инертное… Что то с обрюзшим лицом и свисающими брылами, узкими, пустыми щелочками глаз, засаленными волосами… то что топит в себе, не давая вздохнуть и крикнуть… Но нет… мой шаг утонет не здесь… за мной не потянется вереница страждущих… его скроет густая трава… Лишь слегка примнется под весом моей поступи, чтоб затем разогнуться, и прошелестеть тугими стеблями: «В добрый путь…»…
Я окунаю перо в чернила… легкий всплеск при погружении, как нежный стон двенадцатилетней нимфоманки, плененной объятиями эротического сна…. По чернильному морю пробегает треморная рябь, но только по поверхности, обитатели глубин остаются спокойны, легко кружа в хороводе вокруг погруженного жала пера, выискивая изъяны в оном… ах оставьте, оно безупречно… Я достаю перо из чернильницы, и подношу его к листу… Легким нажимом, каллиграфическим почерком, вывожу первую букву красной строки….
«Я»
Я строю мир посредством слов… Я рисую картины нагромождением букв… Я вдыхаю в него жизнь… Я наполняю его собой… Этот мир, есть мое отражение…
Перо скользит по бумаге, оставляя за собой черный след… Я шрамирую лист… Заставляю его нести в себе скрытый и явный смысл, лишаю его непорочности и чистоты… Он уже не будет прежним, но каким?
Вертикальная линия… Еще одна… Еще… Еще… чуть наискосок… по диагонали… еще… еще… еще… …. …. … … … одна большая горизонтальная, словно подводящая некую черту, и затем вновь вертикальная… еще… еще… еще и еще….
Шелест тростника на легком теплом ветру… Всплески ласковых волн по ступням ног… Небо чистое и знойное… Плывешь в прохладной воде, вдоль камышовых зарослей. Взгляд чуть выше уровня воды, по животу и ногам щекочущий шелк нежных водорослей… Плывешь, тихо, без всплесков, чтобы не нарушить покой, не потревожить зыбкое счастье. Под ногами нет дна, над головой нет потолка, ты в центре всего… твоя цель – камышовый рай….
Камыш в метре от меня… Он растет сплошной стеной, скрывая собой то что я ищу… Но я знаю, оно там, то место… Вот он чуть редеет, словно проталина, словно вход, кем-то неумело замаскированный, а может этот кто-то и не старался его тщательно скрыть, может просто он скрыт для других, для тех кто не хочет его находить… Да и я не далеко ушел от них, раз он кажется мне скрытым… Но все же, я его вижу! Под ногами нащупываю дно, выбираюсь на отмель, и шагаю внутрь камышового рая… Оказавшись внутри, жесткие стебли, с шелестом выпрямляются за моей спиной, словно, живой занавес верхвозносящийся из прозрачной воды… На меня ниспадает небесная синева… Меня поглощает прохладная вода… Меня ласкают жесткие листья тростника… Я стою окутанный ароматом безудержно глубокого лета… Живые, продуваемые стены вокруг меня, они шепчут, убаюкивают, вынося меня из меня же… Словно перемалывают своими листьями и стеблями все заботы которыми я успел загрузиться за свою жизнь… Очищают без спроса и просьбы… Мигают, клонятся, выпрямляются, шелестят, касаются, колют и режут, обвивают и гладят, смыкаются над моей головой живым, изумрудным сводом, и так приятно чувствовать себя на виду у всех, но в то же время скрытым от постороннего взгляда - эксгибиционизм собственного эго… Тебя никто не видит = но ты видишь всё… Брызги солнца на коже, капли испаряющейся озерной влаги… Я хочу здесь жить…
Прошло восемь месяцев… Это было начало зимы, или конец осени… Время года не имеет значения, только чувства. Я стоял на берегу этого же озера, на краю не высокого обрыва, и сырой промозглый ветер выдувал из меня остатки разума… Кажется все смешалось – большие и тяжелые хлопья снега, наползающий туман, ветер, ночь и звенящий обледенелый камыш. Где-то за спиной то от чего я бежал, где-то впереди то к чему я так и не пришел – я остановился на половине пути, завороженный гипнотическим звоном тонкого, стеклянного тростника… Мне хотелось убежать, скрыться, спрятаться, так чтобы меня никто не нашел… Хотелось войти в воду не снимая обуви, погрузившись по щиколотки в ледяное крошево, и идти к манящему звону, к этому хрупкому чуду искрящемуся в темноте. Словно это было убежище, приют для израненной и изорванной в клочья, души… Я стоял и слушал, прислушивался… Шли минуты… Тело немело от холода, волосы покрылись ледяной коркой… Мне нужно было решиться сделать этот шаг… Время… Звон… Время… Звон… Я… я не могу оторвать ног от земли… мои грязные следы, на только что выпавшем не глубоком снегу, оказались слишком тяжелы. Я не смог сделать этот шаг, и повернув обратно, я слышал как где-то за спиной, плачет покрытый льдом, тонкий тростник. Я возвращался… Я шел на плаху, выстроенную собственными же руками… Прочь от свободы и покоя… Я шел продлевать агонию собственной надежды…
Сейчас лето, и нет льда на этих стеблях, и я понимаю, что это даже не тот тростник, что звенел на холодном ветру в ночи, тот исчез вместе с весенним льдом, но и этот, который пророс на его месте, он все тот же, и так же трепетно льнет к моему телу, защищая, ограждая, скрывая. Я ложусь на спину, так чтобы на поверхности воды осталось только мое лицо, и не хочется закрывать глаза, хочется смотреть на этот мельтешащий свод над собой, на пролетающих стрекоз, на чистые осколки неба в просвете узких листьев… Я чувствую, как мелкие обитатели сего места, трутся своими серебристыми спинками и прозрачными плавниками о мои ноги, как тычутся любопытными мордочками в руки… Им хочется играть… И не понятно или я у них в гостях, или это они пришли ко мне в гости… А потом начинаешь думать о том как устроен этот мир… Ты понимаешь, что достаточно твоего желания и ты можешь оказаться в любом уголке этого мира, в пределах планеты Земля… Океаны и моря, горы и степи, пустыни и леса, пещеры и утесы – по истине столько мест на земле, и ты можешь выбрать любое… А вот рыбы… Они ограничены в своем выборе размером и объемом водоема. Наверняка и у них есть места где они никогда не побывают даже в той воде в которой они родились, и если их дом река, то их мир имеет не форму шара, а вытягивается голубой веной от истока до устья, и было бы желание, они могут проплыть весь путь от начала и до конца. Но если это озеро, или пруд. А если это аквариум? Маленький аквариум на восемь литров, в виде бокала, и в нем одна золотая рыбка. Пытаешься представить себя на месте этой рыбки. Ты под водой в маленькой стеклянной комнатке. Тебе закачивают воздух, без которого ты погибнешь, откуда-то сверху сыплют еду чтобы ты не умер с голоду. Тебя не спрашивают о твоих вкусовых пристрастиях, тебе просто бросают еду чтобы ты не всплыл рано или поздно кверху брюхом. И от смерти тебе отделяет только несколько миллиметров стекла твоей комнаты. Одно неловкое движение и весь тот мир что за стеклом, ворвется в твой крохотный мирок, и утопит тебя. А за все время пока ты мечешься в этой комнатке, ты успел изучить все до миллиметра, до мельчайшего изъяна. Ты знаешь сколько шагов вдоль и поперек, знаешь насколько можешь раскинуть руки чтобы коснуться стен, тебе ничего не остается делать как только изучать день за днем то что вокруг тебя. Точно так же и космонавты выброшенные в открытый космос на корабле или капсуле. Придать этой капсуле ускорение, так чтобы она вышла за пределы орбиты Земли, и отправить его в нескончаемое путешествие по просторам того, что пока никто так и не понял. Лететь в этом аквариуме, пока работает компрессор, пока сыплется сверху еда. Лететь… Лететь… Лететь… Стать ничтожной пылинкой на великом полотне мироустройства, где от тебя ничего не зависит. Положится на волю случая и проведения. И знать что возврата не будет, есть только одно направление – от…. И никогда назад…
Я хочу быть похороненным на луне... странное желание, не правда ли? Может стоит объяснить? Правда? Видите ли, на то есть множество причин, это отнюдь не прихоть или экстравагантный каприз, это острая необходимость, пусть утопичная и несбыточная, но необходимость...
Я не хочу лежать в земле, в душном и тесном гробу, не хочу кормить собою кладбищенских муравьев и червей... Не хочу прихода родных и близких к своим останкам... Меня так же не прельщает кремация, хотя она конечно же лучше чем зарывание в землю... Развеивание пепла по ветру над водой, но не дай бог ни каких урн в колумбарии... Мумифицирование или бальзамирование? Нет, увольте... От тебя ничего не остается кроме оболочки - все выскоблено и обескровлено, ты накачан ядом и химикатами, это ни чуть не лучше бронзовых бюстов над могилой - просто пустая оболочка, в которой когда-то была жизнь...
Я хочу быть похороненным на луне... Я теперь стал понимать египетских фараонов, которые строили себе усыпальницы еще при жизни... У них был странный вкус - быть замурованным под толщей камня, пусть и с любимыми предметами и верными рабами, но все же... Это ничуть не лучше покоя в земле, на глубине двух метров от уровня заката и восхода. Вечная темнота и запах разлагающейся плоти...
Моя усыпальница другая - ее трудно назвать склепом, но пусть будет склеп, так привычнее... Он не из гранитных блоков и камней, не хочу ничего массив нового, давящего - хочу легкости и свободы, чтобы в нем "дышалось"... большие арочные окна без стекол и решеток, по рамам которых вьется ядовитый плющ, с вечно-цветущими большими, оранжевыми цветами, истекающими нектаром похоти и желания... К ним бы слетались со всей галактики, души диковинных бабочек и колибри... Слизывали бы своими тонкими язычками сей яд, и одурманенные всплеском, предавались неистовой феерии...
Высокая, резная дверь... Она всегда приоткрыта... В ней нет засовов и замков, она не распахнута настежь - приоткрыта... Дверь ни кого не приглашает, она дает возможность выйти наружу, и в то же время ограничивает владения моего мертвого тела...
Внутри ни каких саркофагов...
Пусть это будет большое удобное кресло...
С мягким подголовником и подлокотниками, задрапированное белоснежной тканью.
Оно будет стоять в центре резного склепа, окруженное скорее даже не стенами а большими окнами, три окна и одна приоткрытая дверь... потолок?
Его нет... Все тот же плющ, заменит свод, и через него будет литься звездный свет, струясь по моим волосам, отражаясь в стеклянных глазах...
Стоящие по кругу высокие подсвечники.
Свечи в них не горят, они когда-то горели, но не сейчас.
Сейчас они спят, дремлют...
Я буду сидеть в кресле, откинув голову назад...
Моя взгляд будет направлен вверх, к Земле... К звездам...
Здесь я буду чуть ближе к звездам, и так близко к Земле, насколько это возможно...
Я буду "видеть" всех вас... И мне будет легко...
А когда вы вспомните обо мне, то не нужно будет идти на кладбище...
Вам достаточно будет дождаться ночи, и поднять свой взгляд к небу, отыскать луну и....
Вы увидите как я вам улыбаюсь... И вы будете знать что я всегда с вами...
Как и вы со мной...
Вам не нужно будет заботиться о моем бальзамировании, отсутствие кислорода исключит возможность гниения...
Вам не придется приходить ко мне на могилу чтобы убрать ее от сорняков и опавших листьев, и вы всегда можете меня увидеть... Даже когда на небе солнце, и вокруг плещется день, стоит только поднять глаза... Там... за пеленой непроглядных туч, в небесной синеве, где рассыпаны миллиарды звезд-глаз.... Там - я... Рядом... Всегда рядом... Пройдут тысячи лет. Мое тело покроется тонким налетом космической пыли, пыль от разбитых астероидов заволочет собой мои открытые глаза, ляжет на лицо и руки... А потом... Потом случайный метеорит разобьет собой мое последнее пристанище, или же луна уйдет с орбиты Земли, отправившись в неизвестное путешествие... Но это будет еще так не скоро... За это время человечество переродится или исчезнет... Не скоро... Не скоро...
Я хочу быть похоронен на луне...
Я хочу быть здесь мертвым....
Прохладный день выходного дня... Центр города... Близится осень... Мелькание незнакомых лиц и силуэтов... За каждым своя жизнь - от рождения и до нынешнего существования... Каждый погружен в самого себя, максимум в своего сиюминутного спутника или собеседника... Даже выслушивая, оного, каждый прежде всего примеряет все сказанное на себя - натягивает, как изветшалое платье, и оно либо трещит по швам, не выдерживая форм и объемов, либо топит в себе нового хозяина... Кивки голов, в знак согласия, это не жест принятия информации, а сигнал к тому что кто-то все еще делает вид покорного слушателя и сопереживателя... А чего же вы ждете? Ведь слова по сути мертвы. Они несут в себе только ту информацию которую вы пережили когда-то сами, или если не пережили, то осознали ее в собственном мозгу... И когда вам скажут "Мне больно", вы сможете ощутить только ту боль, на которую способен ваш организм. "Мне одиноко" - вы почувствуете свое одиночество. "Мне страшно" - свой страх... Любое слово и каждая буква в нем, мертвы изначально. Это мы их наделяем собственной окраской, и когда мы слышим неизвестное слово, мы не можем его ассоциировать с собой, максимум это почувствовать нравится ли оно нам по тому как звучит, или же пугает, но не более... А что же с любовью? Ее может почувствовать только тот кто любит... Или любил...
Прохладный день выходного дня... Центр города... Близится осень... Запах поп-корна и сахарной ваты, жужжание редких ос, пустующие столики уличного кафе, и сонная карусель...
Ничего не нарушало в этой картине, разве что один элемент… Он весёлый и радостный... высокие сапоги, модные джинсы, рубашка на выпуск и огромный оранжевый шарф, который развивался по ветру, когда он на сумасшедшей скорости спускался вниз по тротуарной дорожке к месту с аттракционами на...
инвалидной коляске...
а в ней - молодая девушка...
Девушка была, очень мила... мила и прелестна на столько, на сколько может быть мила и прелестна юность… ее ноги были укутаны клетчатым пледом... а в руках она держала воздушный шарик... Осколок детства, когда хотелось и моглось летать, когда ты держишь за ниточку то, что стремится вырваться и взмыть в высь... кусочек счастья и надежды...
так они и подкатили вдвоём к каруселям... парень взял её на руки, и осторожно, словно держит самое хрупкую вещь на земле, посадил ее в пластиковое карусельное кресло… карусель принялась вращаться, вначале медленно, затем все быстрее, и девушка кружилась и кружилась звонко хохоча и запрокидывая голову... ее белоснежные волосы развевались и светились на солнце… а он...
он стоял и наблюдал, улыбаясь за ней...
и тайком, чтобы не дай бог никто не увидел - стирал слёзы со своих глаз...
Когда карусель остановилась, он так же осторожно поднял девушку на руки и усадил её обратно в кресло... а потом они долго целовались, нежно... нежно... нежно... и время остановилось для них… он купил ей сахарную вату... А она осторожно, двумя пальчиками, отщипывала по кусочку, и клала ее в рот ему, и себе...
их глаза светились от счастья...
и не было слов...
только он и она...
Затем они так же быстро "умчались" вниз... к фонтанам... И еще долго сидели, обнявшись, глядя на бьющую откуда-то из недр, холодную воду... Они были друг в друге, и вокруг них ничего не было - только он и она... и их счастье...
"Ты не можешь ходить?"......
"Я дам тебе крылья... Я могу... Это мой мир... Я хочу, чтобы все влюбленные и любящие были крылаты и окрыленные... Я дарую крылья вам обоим... Летайте... Любите... Упивайтесь друг другом... Цените друг друга... и никогда не теряйте"...
Я хочу жить в таком мире...
Я хочу здесь жить...
суббота, 09 апреля 2022
nothing is true - all is allowed
Сегодня прекрасное весеннее утро... Чем же оно прекрасно спросите вы... Да тем что оно наступило, уже в этом его прелесть... И не суть что всю ночь в тебя демоны тыкали вилами, и воротили свои свиные рыла прочь когда ты изрыгал проклятья в их адрес, не важно и то что летя вниз головой в пропасть созданную собственноручно, ты долетел лишь до дна.... не больше... но и не меньше... а ведь хотел долететь куда глубже и дальше....
Это поток самосознания направленный на раздолбанную клавиатуру черного цвета.... пальцы привычно барабанят по стертым клавишам.... "клац" и буква "о" покорно вылетает в окошке сообщения... жаль что Интернет не бумажный, электронные носители оказываются весьма не надежным средством хранения информации, и египетские папирусы пережившие не одно поколение, куда более долговечны... Но есть еще одна особенность всех посланий человечества - это зараза... Заразил ум одного, какой-либо бредовой идеей, этакой мозговой гонореей, и тот будет мучиться до конца собственного века, а если еще и не будет соблюдать умственное и психическое воздержание, то глядишь и других перезаражает... И уже не важен будет сам источник, важна будет болезнь... Вот вам "Живой дневник" для ваших мыслей тех которые в слух.... можете писать здесь обо всем и не задумываться над тем а правильно ли меня поймут... просто пишите о том что у вас на душе... глядишь и легче станет, а может кто-то узрит в нем то что вынашивал в себе долгие годы, но так и не смог дать сему определение... хотя с другой стороны, может это будет и бесполезным занятием, так - треп ни о чем... как знать... а ни как! Пока не попробуешь не узнаешь!
четверг, 17 марта 2022
nothing is true - all is allowed
Урда на ночь, в течение дня... жизни... по десять капель внутринервно... по необходимости... по требованию... желанию... изныванию... Зачем? Мир прекрасен и без всякого рода расширителей сознания, а различные транквилизаторы нужны мне лишь для того чтобы утихомирить и как-то успокоить уж слишком разбушевавшуюся душеньку, которая так и стремится вырваться наружу из тела, обдает меня жаром и удушьем, ознобным адреналином и слабостью, аритмией и мыслями о срамном уде, как о нефритовом жезле в руках самурая... путанность мыслей и слов, в которых не стоит разбираться, их нужно воспринимать так как они есть... я говорил уже об этом... кажется... говорил? Не помню... не важно...
Урда микродозой в гипофиз... уколом золотой иглы, солнечного луча... и мое головокружение исчезнет... возможно... наверняка... я не знаю, но я надеюсь... вытяжка из крохотного семени... пылинки с ног Морфея... так просто... но просто ли?
А если меня не станет? Но ведь так и будет... ведь так когда-нибудь да будет... и что оставлю я после себя? ничего...
Урда на ночь, в течение дня... жизни... ВНУТРИНЕРВНО.... постоянно... постоянно... постоянно...
Урда микродозой в гипофиз... уколом золотой иглы, солнечного луча... и мое головокружение исчезнет... возможно... наверняка... я не знаю, но я надеюсь... вытяжка из крохотного семени... пылинки с ног Морфея... так просто... но просто ли?
А если меня не станет? Но ведь так и будет... ведь так когда-нибудь да будет... и что оставлю я после себя? ничего...
Урда на ночь, в течение дня... жизни... ВНУТРИНЕРВНО.... постоянно... постоянно... постоянно...
nothing is true - all is allowed
Шишел... мышел...
Просто вышел...
Выше крыши...
Тише... тише...
Ни кола... ни двора...
Ни рубля, серебра...
Просто вышел...
Тише мыши...
Але машир!
Картель на "Вы"...
Просто вышел...
Выше крыши...
Тише... тише...
Ни кола... ни двора...
Ни рубля, серебра...
Просто вышел...
Тише мыши...
Але машир!
Картель на "Вы"...
понедельник, 28 февраля 2022
nothing is true - all is allowed
вот так просто 5:0
пятница, 09 апреля 2021
nothing is true - all is allowed
На днях вспомнилось, просто пришло в голову, уж не знаю почему - то ли услышал где-то что-то, то ли само по себе, но вот что всплыло в моей памяти, это то что когда я учился в школе, сквозь определенные ситуации или классы, со мною шли песни... и те периоды так и засели у меня в мозгу, определенными мелодиями и голосами, впрочем и потом каждому жизненному периоду соответствовала та или иная песня и исполнитель... но первые самые яркие...
в детском саду для меня был один известный инструмент, это бубен, в руках нашего воспитателя, и мы бодро маршировали гуськом друг за другом, под этот лязгающий звук. А вот на выпускной в детском саду, я уже услышал другой инструмент - пианино. По сравнению с бубном, это была магия звука. Так и ушел я в новую, школьную жизнь, под аккомпанемент каких-то неизвестных для меня тогда, мелодий.
В третьем классе у нас также был выпускной - мы еще октябрята, выпускались из начальной школы и становились уже настоящими учениками а не малышами, и пусть мы еще не старшеклассники, но все же у нас уже разные учителя, да и вообще, впереди маячила вторая смена, когда возвращаешься домой затемно, по холодку и под звездами, как взрослый. И вот тогда, на этом выпускном, звучит громко, хотя по сути это было небольшое застолье с чаем и тортом, кто-то из родителей, принес проигрыватель, и нам заранее сообщили, что кто сможет, принесите с собой какие-нибудь детские пластинки. И я принес, сейчас уже точно не вспомню что, но то что это было откровенно детское типа "От улыбки" и "В траве сидел кузнечик"... в общем я так и не достал эти пластинки из пакета, и слава богу, потому как на проигрывателе крутилась одна единственная пластинка, с одной единственной песней, в которой еще молодая Алла Борисовна Пугачева, нам сообщала что "жизнь невозможно повернуть назад, и время ни на миг не остановишь...", как бы намекая, мол, ребятушки, куда ж вы так торопитесь... остановитесь... ведь этот момент уйдет и вы его не вернете... не спешите взрослеть... но кто-то, с куском недоеденного торта на блюдце, уже подходил к проигрывателю, и липкими, сладкими пальцами, тянул иголку на начало песни...
потом что-то мелькало не не могу вспомнить, видимо что-то малозначительное... а вот в седьмом классе на "огоньке" посвященному 23 февраля, у нас был другой хит Софья Михайловна Ротару и Як Йола пели, о "Горной лаванде", а мы танцевали под эту горную лаванду, робко держа наших одноклассниц, за их детские талии.
Тот же класс, очередной "огонек" (странно, но тогда такие встречи на нейтральной территории принято было называть именно так) но уже на восьмое марта. Мы девчонкам подарили надувных резиновых собак, а музыка... это был Адриано Челентано, пришло время итальянцев. Точнее итальянцы конечно же были раньше, и по-правде сказать в тот период они уже уходили, но вот в наши детские умы они тогда только пришли.
Конец седьмого и весь восьмой класс - эпоха Моден Токен. Девочки сходят с ума от Томаса, мальчики... мальчики просто прутся от этой заграничной музыки и ярких прикидов певцов. Ох, где те мои два серебристых ремня, которые носились одновременно, где те напульсники, цепочки, и прочие побрякушки, которые мы на себя тогда цепляли?
Девятый класс, это взрыв в музыкальных пристрастиях - медляки Фрэнк Дюваль, на всех дискотеках "Диско 7", расцвет "металла", зачатки панка, новая волна, "Радиорама", Ласковый май, Мираж, Сандра, Саманта Фокс и так далее, всего и не перечислишь.
А вот десятый класс и выпускной у меня ассоциируется с "Калинов мост" - "вы сосали из нас столько лет, пришло время отдать!"... И ведь не думал я так... но вот почему-то запало...
а потом... потом было все ровно... изредка выстрелит песня ассоциация с какой-нибудь сердешной зазнобой, например, Надюшка это Бумбокс "Вахтерам", та чье имя не хочу произносить и вычеркнуто из моей жизни Океан Эльзы "Я не сдамся без бою", период когда я лежал в психушке "Агата Кристи", учился в академии Нирвана, рождение дочки Бьёрк, загонные депрессии под Радиохед и Портисхед, вынос мозга и открытые раны души под голос Яна, и его Театра яда.
а в ушах по-прежнему слышится голос Аллы Борисовны - "жизнь невозможно повернуть назад, и время ни на миг не остановишь..." и ведь не поспоришь, так и есть ....
в детском саду для меня был один известный инструмент, это бубен, в руках нашего воспитателя, и мы бодро маршировали гуськом друг за другом, под этот лязгающий звук. А вот на выпускной в детском саду, я уже услышал другой инструмент - пианино. По сравнению с бубном, это была магия звука. Так и ушел я в новую, школьную жизнь, под аккомпанемент каких-то неизвестных для меня тогда, мелодий.
В третьем классе у нас также был выпускной - мы еще октябрята, выпускались из начальной школы и становились уже настоящими учениками а не малышами, и пусть мы еще не старшеклассники, но все же у нас уже разные учителя, да и вообще, впереди маячила вторая смена, когда возвращаешься домой затемно, по холодку и под звездами, как взрослый. И вот тогда, на этом выпускном, звучит громко, хотя по сути это было небольшое застолье с чаем и тортом, кто-то из родителей, принес проигрыватель, и нам заранее сообщили, что кто сможет, принесите с собой какие-нибудь детские пластинки. И я принес, сейчас уже точно не вспомню что, но то что это было откровенно детское типа "От улыбки" и "В траве сидел кузнечик"... в общем я так и не достал эти пластинки из пакета, и слава богу, потому как на проигрывателе крутилась одна единственная пластинка, с одной единственной песней, в которой еще молодая Алла Борисовна Пугачева, нам сообщала что "жизнь невозможно повернуть назад, и время ни на миг не остановишь...", как бы намекая, мол, ребятушки, куда ж вы так торопитесь... остановитесь... ведь этот момент уйдет и вы его не вернете... не спешите взрослеть... но кто-то, с куском недоеденного торта на блюдце, уже подходил к проигрывателю, и липкими, сладкими пальцами, тянул иголку на начало песни...
потом что-то мелькало не не могу вспомнить, видимо что-то малозначительное... а вот в седьмом классе на "огоньке" посвященному 23 февраля, у нас был другой хит Софья Михайловна Ротару и Як Йола пели, о "Горной лаванде", а мы танцевали под эту горную лаванду, робко держа наших одноклассниц, за их детские талии.
Тот же класс, очередной "огонек" (странно, но тогда такие встречи на нейтральной территории принято было называть именно так) но уже на восьмое марта. Мы девчонкам подарили надувных резиновых собак, а музыка... это был Адриано Челентано, пришло время итальянцев. Точнее итальянцы конечно же были раньше, и по-правде сказать в тот период они уже уходили, но вот в наши детские умы они тогда только пришли.
Конец седьмого и весь восьмой класс - эпоха Моден Токен. Девочки сходят с ума от Томаса, мальчики... мальчики просто прутся от этой заграничной музыки и ярких прикидов певцов. Ох, где те мои два серебристых ремня, которые носились одновременно, где те напульсники, цепочки, и прочие побрякушки, которые мы на себя тогда цепляли?
Девятый класс, это взрыв в музыкальных пристрастиях - медляки Фрэнк Дюваль, на всех дискотеках "Диско 7", расцвет "металла", зачатки панка, новая волна, "Радиорама", Ласковый май, Мираж, Сандра, Саманта Фокс и так далее, всего и не перечислишь.
А вот десятый класс и выпускной у меня ассоциируется с "Калинов мост" - "вы сосали из нас столько лет, пришло время отдать!"... И ведь не думал я так... но вот почему-то запало...
а потом... потом было все ровно... изредка выстрелит песня ассоциация с какой-нибудь сердешной зазнобой, например, Надюшка это Бумбокс "Вахтерам", та чье имя не хочу произносить и вычеркнуто из моей жизни Океан Эльзы "Я не сдамся без бою", период когда я лежал в психушке "Агата Кристи", учился в академии Нирвана, рождение дочки Бьёрк, загонные депрессии под Радиохед и Портисхед, вынос мозга и открытые раны души под голос Яна, и его Театра яда.
а в ушах по-прежнему слышится голос Аллы Борисовны - "жизнь невозможно повернуть назад, и время ни на миг не остановишь..." и ведь не поспоришь, так и есть ....
суббота, 03 апреля 2021
nothing is true - all is allowed
это было прекрасное время, когда можно было вот так беззаботно шагать с тучки на тучку, лежа на терпко пахнущей, примятой собственным телом, и нагретой от летнего солнца, траве, задрав голову, и щурясь, барахтаться в этих пушистых айсбергах и белоснежно-ватных архипелагах... и так легко было в них заблудиться... заплутать мальчишеским разумом, замечтаться... перепрыгивать взглядом с облака на облако, выискивая где бы "поселиться", и представлять как ты лежишь на самом его краешке, и свесив голову, смотришь на всех сверху-вниз... они никогда не были в моем представлении холодными, напротив, тогда они казались теплыми и мягкими, словно пуховая перина... и их было так много... их всегда было так много - большие и огромные, одинокие и причудливые, окрашенные оранжевой охрой заходящего солнца, или розовым мрамором восхода... сколько образов они дарили, сколько диковинных и невиданных зверей и существ... сколько лиц... и каждый день они были новые, не похожие на прежние... и каждый день они были прекрасные... только представьте себе - они всегда были разные, и всегда прекрасные... и хотелось бежать по ним, раскинув в стороны руки, и выставив грудь вперед... бежать и кричать что-то невразумительно восторженное, закрыв глаза от блаженства и улыбаясь во весь молочнозубый рот... и вот так разогнавшись, перепрыгнуть на другое облако, и промчавшись по нему - на третье... четвертое... пятое... с тучки на тучку шире шаг, шире шаг а не уже... как же это было прекрасно...
а когда "возвращался" на землю, то тут же забывал, о своих недавних, небесных приключениях.. они вытеснялись другими детскими заботами, не менее важными - зажатым в кулаке кузнечиком, сдиранием засохшей корки со сбитой коленки, и поиски "черного пятна" на пересохшем болоте... жизнь в облаках, замирала в ожидании следующего дня... и мои обетованные тучки, покорно провожали меня взглядом, робко уплывая на запад в след за солнцем...
это было прекрасное время... с тучки на тучку - шире шаг...
а когда "возвращался" на землю, то тут же забывал, о своих недавних, небесных приключениях.. они вытеснялись другими детскими заботами, не менее важными - зажатым в кулаке кузнечиком, сдиранием засохшей корки со сбитой коленки, и поиски "черного пятна" на пересохшем болоте... жизнь в облаках, замирала в ожидании следующего дня... и мои обетованные тучки, покорно провожали меня взглядом, робко уплывая на запад в след за солнцем...
это было прекрасное время... с тучки на тучку - шире шаг...
суббота, 27 марта 2021
nothing is true - all is allowed
-Бери ниже, - прошептала она, жарко дыша ему в шею.
-Вот так? - спросил он, скользнув лезвием ножа, от горла к груди.
-Экий ты... - в сердцах произнесла она. Ее рука обхватила чужой кулак, остервенело сжимающий рукоятку ножа, и опустила его еще ниже, уперев кончик лезвия в край своей грудины...
-Вот так... вот здесь... - ее голубые глаза, наполнились влагой, и длинные ресницы мгновенно намокнув, затрепетали мелкой судорогой... - вот так, - повторила она, - так...
-Ты уверена? - робко произнес он.
-Да...
Она лежала навзничь, на сырой, остро пахнущей прелыми листьями, стылой земле, прижатая тяжестью тела, того, кого еще несколько минут назад и в глаза не видела. Он был молод, худ и высок, в сгущающемся сумраке, лихорадочно поблескивали белки суетливых глаз, и она буквально всем телом ощущала его внутреннюю дрожь, как нервно трясутся непослушные руки, как клацая друг о друга, белые зубы незнакомца выбивают прощальную дробь. Он ни как не мог решиться, все медлил, пытаясь заглянуть в глаза девушки и найти в них ответ. Сердце в ее груди било гулко и сильно, казалось вот-вот и оно сломает ребра изнутри... воздуха стало мало...
-Ну же! - прошептала задыхаясь она, - Ну же...
Он медлил.
-Да сделай же ты это!
Парень навалился всем своим весом на рукоять ножа, и тот мягко вошел под грудину девушки, перерезая нервный узел и диафрагму. Руки тут же стали липким от хлынувшей крови. Ее тело выгнулось, конвульсивно дернулось и обмякнув, затихло, лишь на приоткрытых губах, выступила, пузырящаяся, кровавая пена...
Он медленно отклонился от нее, еще не веря что все же смог это сделать. Окинув ее взглядом с ног до головы, слишком поспешно проник к ней под юбку, и нащупав кружевную ткань, влажных от возбуждения, трусиков, схватил их и стал стягивать с уже безвольного тела, а они в свою очередь, сползали легко и покорно, скользя в последний раз, по гладким бедрам и икрам своей мертвой хозяйки. Стащив трусики, он сжал их в кулаке правой руки, и поднес к своему лицу, жадно вдохнул будоражащий аромат мускуса. Внутри все затрепетало, напряглось, он шумно всхлипнул и поток семени вырвался из чресел наружу, потек по ляжкам, увлажняя изнутри, брюки.
-Вот так... - прошептал он, закрывая в блаженстве глаза, - вот так...
Еще тяжело дыша от недавно случившегося оргазма, он неспешно запихал скомканные трусики в карман своего плаща, поднялся на ноги, и развернувшись, не оборачиваясь шагнул в темноту.
-Вот, так... вот. так...
Легкий, холодный порыв приземного ветра, всколыхнул рыжие локоны на голове мертвой девушки, и прилепил к ее окровавленным губам, принесенный с собой, полуистлевший лист липы, словно запечатывая ее уста... она лежала безмятежно-спокойно, уставившись широко раскрытыми глазами, в проступающее звездами, ночное небо, последней весны..
-Вот так? - спросил он, скользнув лезвием ножа, от горла к груди.
-Экий ты... - в сердцах произнесла она. Ее рука обхватила чужой кулак, остервенело сжимающий рукоятку ножа, и опустила его еще ниже, уперев кончик лезвия в край своей грудины...
-Вот так... вот здесь... - ее голубые глаза, наполнились влагой, и длинные ресницы мгновенно намокнув, затрепетали мелкой судорогой... - вот так, - повторила она, - так...
-Ты уверена? - робко произнес он.
-Да...
Она лежала навзничь, на сырой, остро пахнущей прелыми листьями, стылой земле, прижатая тяжестью тела, того, кого еще несколько минут назад и в глаза не видела. Он был молод, худ и высок, в сгущающемся сумраке, лихорадочно поблескивали белки суетливых глаз, и она буквально всем телом ощущала его внутреннюю дрожь, как нервно трясутся непослушные руки, как клацая друг о друга, белые зубы незнакомца выбивают прощальную дробь. Он ни как не мог решиться, все медлил, пытаясь заглянуть в глаза девушки и найти в них ответ. Сердце в ее груди било гулко и сильно, казалось вот-вот и оно сломает ребра изнутри... воздуха стало мало...
-Ну же! - прошептала задыхаясь она, - Ну же...
Он медлил.
-Да сделай же ты это!
Парень навалился всем своим весом на рукоять ножа, и тот мягко вошел под грудину девушки, перерезая нервный узел и диафрагму. Руки тут же стали липким от хлынувшей крови. Ее тело выгнулось, конвульсивно дернулось и обмякнув, затихло, лишь на приоткрытых губах, выступила, пузырящаяся, кровавая пена...
Он медленно отклонился от нее, еще не веря что все же смог это сделать. Окинув ее взглядом с ног до головы, слишком поспешно проник к ней под юбку, и нащупав кружевную ткань, влажных от возбуждения, трусиков, схватил их и стал стягивать с уже безвольного тела, а они в свою очередь, сползали легко и покорно, скользя в последний раз, по гладким бедрам и икрам своей мертвой хозяйки. Стащив трусики, он сжал их в кулаке правой руки, и поднес к своему лицу, жадно вдохнул будоражащий аромат мускуса. Внутри все затрепетало, напряглось, он шумно всхлипнул и поток семени вырвался из чресел наружу, потек по ляжкам, увлажняя изнутри, брюки.
-Вот так... - прошептал он, закрывая в блаженстве глаза, - вот так...
Еще тяжело дыша от недавно случившегося оргазма, он неспешно запихал скомканные трусики в карман своего плаща, поднялся на ноги, и развернувшись, не оборачиваясь шагнул в темноту.
-Вот, так... вот. так...
Легкий, холодный порыв приземного ветра, всколыхнул рыжие локоны на голове мертвой девушки, и прилепил к ее окровавленным губам, принесенный с собой, полуистлевший лист липы, словно запечатывая ее уста... она лежала безмятежно-спокойно, уставившись широко раскрытыми глазами, в проступающее звездами, ночное небо, последней весны..
среда, 24 марта 2021
nothing is true - all is allowed
Мне Ева вчера
Надкусанный плод
Принесла...
И случилась пора
В час последних надежд
Мишура...
Соком брызнула яблока плоть
На грудь, на живот и на руки,
И слюны ее сладкий акорд
Предвещает мне вечные муки
Предвещает любить и страдать
В нищете, в суете и в болезни
Предвещает ночами не спать
Биться о стЕну лбом и кричать
Искать, находить и терять
Возвращать, развращать и стенать
Все это, и что-то еще...
что-то еще...
и... все это...
За один укус - рай земной
Обращается адом завета...
Мне Ева вчера
Надкусанный плод
Принесла...
Откажусь ли я?
Откажусь ли... я...
Надкусанный плод
Принесла...
И случилась пора
В час последних надежд
Мишура...
Соком брызнула яблока плоть
На грудь, на живот и на руки,
И слюны ее сладкий акорд
Предвещает мне вечные муки
Предвещает любить и страдать
В нищете, в суете и в болезни
Предвещает ночами не спать
Биться о стЕну лбом и кричать
Искать, находить и терять
Возвращать, развращать и стенать
Все это, и что-то еще...
что-то еще...
и... все это...
За один укус - рай земной
Обращается адом завета...
Мне Ева вчера
Надкусанный плод
Принесла...
Откажусь ли я?
Откажусь ли... я...
nothing is true - all is allowed
Еще в школьные годы, нам пытались привить чувство прекрасного через произведения литературных классиков. Нет, в те года мы не читали Булгакова и Гумилева, не то чтобы они были под запретом, но скажем так - не поощрялись руководящей верхушкой, и потому в школьной программе эти имена отсутствовали. Справедливо ли? Да нет, конечно... не справедливо... но если разбираться в справедливости, и начать вычленять всех тех кто достоин был бы стать хрестоматийным идолом для развития не окрепших душ, то можно зайти в такие дебри что и не выберешься из них никогда... и это только если брать известных авторов. А сколько таких о которых мы и не знаем, те кто пишут "в стол", и свои "рукописи" в лучшем случае дают почитать самым близким друзьям, а то и вообще читают лишь сами... иногда... ведь они могут быть не менее достойны... но, мы о них не узнаем. Однако, возвращаясь к вопросу классиков, и то что нам пытались привить, особо вспоминается Федор Михайлович Достоевский. Я прекрасно помню как читал в школе "Преступление и наказание", и мне казалась эта книга весьма интересной. Но я также помню отзывы своих одноклассников, о том что это неподъемный труд, несгрызаемый гранит, и белеберда. И таких было много, даже наверное, большинство. Я не поддался этому мнению, я просто запрятал свое далеко и на долго. По прошествии лет, то там то сям, попадались мне единичные обрывки восхищений, причем что интересно, они были в основном заграничные, то есть исходили от иностранцев, и восхищались они Достоевским. То обожаемый некогда мною Генри Миллер, расползется в глубоких реверансах, на страницах своих книг, описывая творчество Федора Михайловича, то вдруг какой-то известный режиссер, заявит о том что круче чем Достоевский и быть не может, или вообще кто-то заявит, что выучил русский язык только потому, что хотел читать Достоевского в подлиннике. И ведь это заявления не тех, живших когда-то в прошлом веке, и отнюдь не литераторов, так говорят мои современники, люди известные и малоизвестные. Так что же их так притягивает в творчестве Федора Михайловича? Ужели нет других достойных писателей? Я частенько так поступал, брал какую-нибудь книгу из школьной программы, которую мы штудировали в те далекие годы, и перечитывал уже в осознанном возрасте. И она открывалась предо мной с другой стороны, все происходящее в этих книгах, представало в ином свете. Наверняка сказывается жизненный опыт. Ведь как объяснить ребенку, не знающему страстей и терзаний души, о том почему мучился бедный Родя... или чем же заслужил к себе такое внимание "полоумный" князь Мышкин. А как тут объяснишь? Ведь это нужно пережить. А значит ли это то, что нет ни какого смысла, давать детям задание читать такие книги? Не лучше ли им читать комиксы, где на каждом развороте самое сложное слово это "Хрясьььь!"
Хм... из крайности в крайность... Не все комиксы тупые и в некоторых из них, замаскирован глубокий смысл. Жаль только что он прячется за мишурой супергеройства и мордобоя, а потому практически и не виден. Но это пилюля, спрятанная в шоколадной конфете, иначе ее не проглотят. А вот Достоевский это горький и терпкий отвар, и его отказывается принимать молодой организм, тут нужна зрелость....
А почему я об этом пишу? не знаю... право не знаю... может от того что наш родной язык в последнее время настолько обыдлел и испохабился, что мне просто захотелось вернуться к истокам... Ведь парадоксально, но тот же Достоевский за всю свою жизнь, придумал одно лишь новое слово - стушеваться, и он был так горд этим. Ах Федор Михайлович, благо вы не слышите всех тех "прелестей" что сыплется из уст нынешней молодежи... А изменится ли их речь с возрастом, или по прошествии тридцати и более лет, они так и будут выражать свои мысли на полуслэнговом "языке"... а ведь может случиться и так, и вместо русского языка, появится новый русский, примерно такой как в произведениях Владимира Сорокина, когда китайские и английские слова, будут буквально совокупляться с нашими, исконно русскими. И перевернуться тогда в своих гробах и Набоков, и Чехов, и Пушкин, да и вообще все те кто когда-то писал по русски... да только что с этого? Изменится ли что-нибудь? И князь Мышкин, навсегда останется идиотом, не потому что он идиот, а потому что по простоте и доброте душевной, из-за своей детской наивности... так и я, наивно надеюсь, что не случится такого... что одумаются.... ни дать ни взять... идиот...
Хм... из крайности в крайность... Не все комиксы тупые и в некоторых из них, замаскирован глубокий смысл. Жаль только что он прячется за мишурой супергеройства и мордобоя, а потому практически и не виден. Но это пилюля, спрятанная в шоколадной конфете, иначе ее не проглотят. А вот Достоевский это горький и терпкий отвар, и его отказывается принимать молодой организм, тут нужна зрелость....
А почему я об этом пишу? не знаю... право не знаю... может от того что наш родной язык в последнее время настолько обыдлел и испохабился, что мне просто захотелось вернуться к истокам... Ведь парадоксально, но тот же Достоевский за всю свою жизнь, придумал одно лишь новое слово - стушеваться, и он был так горд этим. Ах Федор Михайлович, благо вы не слышите всех тех "прелестей" что сыплется из уст нынешней молодежи... А изменится ли их речь с возрастом, или по прошествии тридцати и более лет, они так и будут выражать свои мысли на полуслэнговом "языке"... а ведь может случиться и так, и вместо русского языка, появится новый русский, примерно такой как в произведениях Владимира Сорокина, когда китайские и английские слова, будут буквально совокупляться с нашими, исконно русскими. И перевернуться тогда в своих гробах и Набоков, и Чехов, и Пушкин, да и вообще все те кто когда-то писал по русски... да только что с этого? Изменится ли что-нибудь? И князь Мышкин, навсегда останется идиотом, не потому что он идиот, а потому что по простоте и доброте душевной, из-за своей детской наивности... так и я, наивно надеюсь, что не случится такого... что одумаются.... ни дать ни взять... идиот...
среда, 17 марта 2021
nothing is true - all is allowed
.....в нее были влюблены все мальчишки моего возраста, все мои сверстники, ну или большая их половина. Кто тайно, как я, кто явно - это те которые приносили ей полевые цветы на подушку в "Артеке" (просто у них была такая возможность), а кто и маниакально, как Роберт Бардо. Хотя о последнем я узнал недавно, в те времена я о таком и подумать не мог, не мог себе такого представить, что кто-то может желать, причинить ей зло. Он не "дотянется" до нее, на его руках будет кровь другой девушки, но не Саманты. Произношу это имя, и что-то покалывает в области сердца, видимо заноза вонзившаяся в грудь тринадцатилетнего мальчишки, безумно и несбыточно влюбленного в такую же тринадцатилетнюю девочку из Америки. Сейчас все по другому, не так как тогда, в те времена, для нас США, всегда был оплотом зла и чего-то мерзкого, угнетающего простых людей. Теперь я понимаю, что собственно мы не очень то и ошибались, так оно и есть на самом деле. Демократией там и не пахнет - власть денег, везде и над всем. Но она... она была не такая... она была чистая и светлая... словно майский ландыш, распустившийся посреди кучи навоза... Даже сейчас смотрю на ее фотографии, и к горлу подкатывает нервный ком - такая искренняя улыбка и светящиеся глаза... Фотографии... я их вырезал ножницами из газет "Пионерская правда", "Комсомольская правда" и просто "Правда". Так много правд было в то время, хотя она и была одна. И эти фотографии я носил с собой во внутреннем кармане у сердца, лишь изредка вдали от всех, доставая чтобы полюбоваться ею, и с замиранием сердца, провести кончиками пальцев, изъеденными чернильными разводами шариковой ручки, по ее лицу отпечатанному на тонкой бумаге. Потом, я складывал их в общую тетрадь, а ту прятал под грудой других тетрадей и учебников. Я мечтал о том, что когда-нибудь возьму и напишу ей письмо, о том как я ее люблю, о том как она мне нравится, и письмо полетит через океан... а может и нет, может его ей вручат в тот момент когда она вновь приедет в СССР, ведь она обязательно сюда вернется, потому что ей так понравилось здесь, ей не могло здесь не понравится. Я помню все ее интервью, все очерки и заметки из газет о ней наизусть. И вот тогда, когда она прочтет это письмо, она приедете ко мне, и тогда...
А еще я ее ревновал... ревновал даже не ее, а тех кто с нею мог находится рядом, мне так хотелось быть на их месте... Но не случилось, я не написал... не потому что не знал адреса куда отсылать письмо, и не потому что не хватало слов, чтобы выразить все свои чувства к ней, а просто не написал... все откладывал... мечтал и надеялся... и ждал с трепетом, выхода свежих газет, в тайной надежде, что о ней напишут...
И о ней написали... написали что она вместе с отцом, погибла в авиакатастрофе. В тот день я плакал... я забился в темный сарай, в угол поросший плесенью, и рыдал навзрыд, перебирая и комкая в руках газетные вырезки с ее фотографиями, с ее искренней улыбкой... где-то на другом краю земли, погибла девочка в которую я был влюблен....
я до сих пор не верю в случайное стечение обстоятельств, слишком многое было поставлено на карту, слишком рисковал дядя Сэм, оказаться в невыгодном свете, слишком хорошо в этот раз сработали нелюди из ЦРУ - убили мою любовь... лучик надежды, для всего мира...
"...Возможно, вас немного утешит, что миллионы американцев, миллионы людей разделяют всю тяжесть вашего горя. Они тоже трепетно сохранят в памяти Саманту, её улыбку, её идеализм и чистую, непритворную нежность её души".
Рейган в письме к матери Саманты - Джейн Смит. 1985г.
Американские президенты, отличаются особым цинизмом, уподобляясь плачущему крокодилу, жующему свою жертву... не могу простить... не могу...
Саманта Смит... Имя из моей прошлой жизни... но которое я с трепетом несу через года... видимо уже не тайно... когда-то же нужно было в этом признаться... так почему не сейчас?
А еще я ее ревновал... ревновал даже не ее, а тех кто с нею мог находится рядом, мне так хотелось быть на их месте... Но не случилось, я не написал... не потому что не знал адреса куда отсылать письмо, и не потому что не хватало слов, чтобы выразить все свои чувства к ней, а просто не написал... все откладывал... мечтал и надеялся... и ждал с трепетом, выхода свежих газет, в тайной надежде, что о ней напишут...
И о ней написали... написали что она вместе с отцом, погибла в авиакатастрофе. В тот день я плакал... я забился в темный сарай, в угол поросший плесенью, и рыдал навзрыд, перебирая и комкая в руках газетные вырезки с ее фотографиями, с ее искренней улыбкой... где-то на другом краю земли, погибла девочка в которую я был влюблен....
я до сих пор не верю в случайное стечение обстоятельств, слишком многое было поставлено на карту, слишком рисковал дядя Сэм, оказаться в невыгодном свете, слишком хорошо в этот раз сработали нелюди из ЦРУ - убили мою любовь... лучик надежды, для всего мира...
"...Возможно, вас немного утешит, что миллионы американцев, миллионы людей разделяют всю тяжесть вашего горя. Они тоже трепетно сохранят в памяти Саманту, её улыбку, её идеализм и чистую, непритворную нежность её души".
Рейган в письме к матери Саманты - Джейн Смит. 1985г.
Американские президенты, отличаются особым цинизмом, уподобляясь плачущему крокодилу, жующему свою жертву... не могу простить... не могу...
Саманта Смит... Имя из моей прошлой жизни... но которое я с трепетом несу через года... видимо уже не тайно... когда-то же нужно было в этом признаться... так почему не сейчас?
понедельник, 15 марта 2021
nothing is true - all is allowed
За окном темно, лишь нежно-голубые переливы сверкающих в лунном свете сугробов, и падающий лебяжьим пухом, невесомый снег. Тихо, ни звука, все обитатели дома спят, в эту четвертую ночь нового года. Свернувшись в клубок, и уткнув розовый нос, в свой пушистый хвост, на изголовье старого кресла, дремлет кошка. Тут же, у кресла, на белом, мягком ковре, положив морду на лапы, и вытянувшись во всю длину, спит пес. Дети и взрослые, спят в своих кроватях, укрывшись, тяжелыми, душными одеялами, и укутываясь в них словно в кокон. Спят даже мыши, вечно возящиеся под полом, словно не смея нарушить этот зыбкий покой, словно даже они знают, что в эту ночь должна явиться та, чье имя Берегиня.
Только один раз, на четвертую ночь, вошедшего в свои права, нового года, в тот момент, когда все обитатели дома засыпают и видят десятые сны, Берегиня является в этот мир во плоти. Все остальное время, она бестелесна, и никто ее не может увидеть или услышать, она прозрачна и невесома, тиха и не осязаема, и кажется, что ее и вовсе нет. Но это не так – она всегда и везде рядом, неустанно следит за порядком. Лишь раз в год, в канун сочельника, ей позволено явиться в мир в настоящем образе, для того чтобы она смогла вновь утвердить свои права, над домом и живущими в нем людьми, которых она опекает, и охраняет от невзгод и болезней.
С тихим потрескиванием, ломающегося тонкого стекла, окно покрывается завораживающим, морозным узором, от краев к центру, превращаясь в матовый, искрящийся витраж, с диковинными лапами елей, невиданными доселе резными листьями витиеватых деревьев, серебристыми тропами, и синей глубиной, выросшего в одно мгновение, сказочного леса. Остается лишь маленькая проталинка, не больше созревшей головки мака, ровно по середине, через которую в комнату, льется лунный свет. Входная дверь, обрастает инеем изнутри, покрывается слоем карамельно-молочного льда, лишая возможности войти и выйти кому бы то ни было. По углам комнаты начинают сгущаться тени, мягкими, живыми клубками, темным, вскипающим паром, над несуществующим котлом. Слышится легкий, переливистый звук, словно за замерзшим окном, раскачиваются серебряные лепестки «музыки ветра». И в этот момент, тени в углах опадают, и устремляются, быстрыми, темными ручьями, к месту в комнате, куда падает лунный луч света. Ручьи переплетаются, с ним, растворяясь и смешиваясь, образуют бесшумный, маленький смерч, который становится выше и больше, пока не достигает роста взрослого человека. Затем вращение замедляется, вплоть до полной остановки, не растворившихся обрывков теней, и клочьев лунного света, еще несколько мгновений, они просто висят в воздухе, после чего, медленно и бесшумно, опадают вниз, открывая взору, мерцающий силуэт, обнаженной девушки.
Ее контуры становятся четче. Вся она словно вырезана из большого куска, холодного мрамора. Без изъяна и порока. Голову украшают белоснежные, загнутые к низу рога, а лицо скрыто за фарфоровой маской, из черных глазниц которой, взирает сама вечность. Она медленно поворачивает голову, осматривая комнату, и серебряные нити, с нанизанными на них хрустальными бусинками, колышутся, свисая с рогов, распространяя трепещущие, негромкие вибрации, которые тут же наполняют собой все вокруг, все пространство и воздух. Девушка медленно поднимается на носочки, и делает невесомый шаг, будто паря над полом. Подходит к новогодней ели, убранной мерцающими огоньками гирлянды, и большими стеклянными шарами. Подносит руку снизу к одному из шаров, как к растущему на ветке яблоку, и сжимает раскрытую ладонь в кулак. Пальцы проходят, сквозь елочный шар, словно дым, шар лишь слегка качнулся, и замер на колючей, еловой ветке, отражая в себе всполох огонька гирлянды, и взгляд, темных глазниц фарфоровой маски.
Дремлющая на кресле кошка, приоткрыла глаза, и узнав ежегодную гостью, хотела было мурлыкнуть в знак приветствия, но Берегиня, поднесла указательный палец к губам маски, и медленно покачала головой. Кошка обиженно зевнула, и устраиваясь поудобнее, облизнула свой нос и вновь закрыла глаза.
Девушка на носочках подошла к кошке, и невесомо ее погладила:
-Спи… - раздался чуть приглушенный хрустальный голос Пустоты, - не нужно тревожить остальных.
Берегиня проплыла над полом возле потухшего камина, через холл, коридор, к входной двери. Ее руки взметнулись вверх, и резко опали, ледяная глазурь, покрывавшая дверь изнутри, тихонько треснула, и почти бесшумно, осыпалась, молочной крошкой на пол. Девушка протянула руку к двери и начертала на ней указательным пальцем неизвестные символы и письмена, светящиеся в темноте, бледно-розовым и голубым светом, затем она молча постояла, проводя ладошкой по горящей, только начертанной ею, вязи, будто ее протирая, и после небольшой паузы, произнесла:
-Я заявляю свои права, на этот дом и его обитателей, до истечения срока, они находятся под моей защитой, и под моей опекой. Никто не смеет нарушить их покой, ни явно, ни тайно, горе и страдания, болезни и нищета не приблизятся к этому дому. На том мое слово дано, и да будет так, на весь пришедший год…
После этих слов, Берегиня развернулась, и не оборачиваясь, проплыла в центр комнаты. Остановилась. Вокруг было по-прежнему тихо, и зимний сумрак ночи, обволакивал дом изнутри. Берегиня медленно осмотрелась вокруг, и со словами: «Да будет так…» растворилась в воздухе.
Проталина на покрытом, морозным узором окне, увеличивается в размере, пропуская в комнату все больше и больше лунного света, пока полностью не освобождает стекло, от алмазной росписи, сказочного леса, и вот уже не осталось и следа, лишь несколько капель прозрачной влаги, словно после дождя, скатились вниз по стеклу.
В темном, дальнем углу, послышался тонкий писк, и обычная возня мышей. Кошка, повела ухом, затем открыла глаза, и прижавшись к полу, проскользнула к месту откуда доносился звук, где и засела в засаде.
Ни что не напоминало о ночном визите, необычной гостьи, словно ее и не было. Ее видела только кошка, и она конечно же могла бы о ней рассказать, всем обитателям этого дома, но кошки обычно молчат, свята храня в себе, сакральные тайны.
Только один раз, на четвертую ночь, вошедшего в свои права, нового года, в тот момент, когда все обитатели дома засыпают и видят десятые сны, Берегиня является в этот мир во плоти. Все остальное время, она бестелесна, и никто ее не может увидеть или услышать, она прозрачна и невесома, тиха и не осязаема, и кажется, что ее и вовсе нет. Но это не так – она всегда и везде рядом, неустанно следит за порядком. Лишь раз в год, в канун сочельника, ей позволено явиться в мир в настоящем образе, для того чтобы она смогла вновь утвердить свои права, над домом и живущими в нем людьми, которых она опекает, и охраняет от невзгод и болезней.
С тихим потрескиванием, ломающегося тонкого стекла, окно покрывается завораживающим, морозным узором, от краев к центру, превращаясь в матовый, искрящийся витраж, с диковинными лапами елей, невиданными доселе резными листьями витиеватых деревьев, серебристыми тропами, и синей глубиной, выросшего в одно мгновение, сказочного леса. Остается лишь маленькая проталинка, не больше созревшей головки мака, ровно по середине, через которую в комнату, льется лунный свет. Входная дверь, обрастает инеем изнутри, покрывается слоем карамельно-молочного льда, лишая возможности войти и выйти кому бы то ни было. По углам комнаты начинают сгущаться тени, мягкими, живыми клубками, темным, вскипающим паром, над несуществующим котлом. Слышится легкий, переливистый звук, словно за замерзшим окном, раскачиваются серебряные лепестки «музыки ветра». И в этот момент, тени в углах опадают, и устремляются, быстрыми, темными ручьями, к месту в комнате, куда падает лунный луч света. Ручьи переплетаются, с ним, растворяясь и смешиваясь, образуют бесшумный, маленький смерч, который становится выше и больше, пока не достигает роста взрослого человека. Затем вращение замедляется, вплоть до полной остановки, не растворившихся обрывков теней, и клочьев лунного света, еще несколько мгновений, они просто висят в воздухе, после чего, медленно и бесшумно, опадают вниз, открывая взору, мерцающий силуэт, обнаженной девушки.
Ее контуры становятся четче. Вся она словно вырезана из большого куска, холодного мрамора. Без изъяна и порока. Голову украшают белоснежные, загнутые к низу рога, а лицо скрыто за фарфоровой маской, из черных глазниц которой, взирает сама вечность. Она медленно поворачивает голову, осматривая комнату, и серебряные нити, с нанизанными на них хрустальными бусинками, колышутся, свисая с рогов, распространяя трепещущие, негромкие вибрации, которые тут же наполняют собой все вокруг, все пространство и воздух. Девушка медленно поднимается на носочки, и делает невесомый шаг, будто паря над полом. Подходит к новогодней ели, убранной мерцающими огоньками гирлянды, и большими стеклянными шарами. Подносит руку снизу к одному из шаров, как к растущему на ветке яблоку, и сжимает раскрытую ладонь в кулак. Пальцы проходят, сквозь елочный шар, словно дым, шар лишь слегка качнулся, и замер на колючей, еловой ветке, отражая в себе всполох огонька гирлянды, и взгляд, темных глазниц фарфоровой маски.
Дремлющая на кресле кошка, приоткрыла глаза, и узнав ежегодную гостью, хотела было мурлыкнуть в знак приветствия, но Берегиня, поднесла указательный палец к губам маски, и медленно покачала головой. Кошка обиженно зевнула, и устраиваясь поудобнее, облизнула свой нос и вновь закрыла глаза.
Девушка на носочках подошла к кошке, и невесомо ее погладила:
-Спи… - раздался чуть приглушенный хрустальный голос Пустоты, - не нужно тревожить остальных.
Берегиня проплыла над полом возле потухшего камина, через холл, коридор, к входной двери. Ее руки взметнулись вверх, и резко опали, ледяная глазурь, покрывавшая дверь изнутри, тихонько треснула, и почти бесшумно, осыпалась, молочной крошкой на пол. Девушка протянула руку к двери и начертала на ней указательным пальцем неизвестные символы и письмена, светящиеся в темноте, бледно-розовым и голубым светом, затем она молча постояла, проводя ладошкой по горящей, только начертанной ею, вязи, будто ее протирая, и после небольшой паузы, произнесла:
-Я заявляю свои права, на этот дом и его обитателей, до истечения срока, они находятся под моей защитой, и под моей опекой. Никто не смеет нарушить их покой, ни явно, ни тайно, горе и страдания, болезни и нищета не приблизятся к этому дому. На том мое слово дано, и да будет так, на весь пришедший год…
После этих слов, Берегиня развернулась, и не оборачиваясь, проплыла в центр комнаты. Остановилась. Вокруг было по-прежнему тихо, и зимний сумрак ночи, обволакивал дом изнутри. Берегиня медленно осмотрелась вокруг, и со словами: «Да будет так…» растворилась в воздухе.
Проталина на покрытом, морозным узором окне, увеличивается в размере, пропуская в комнату все больше и больше лунного света, пока полностью не освобождает стекло, от алмазной росписи, сказочного леса, и вот уже не осталось и следа, лишь несколько капель прозрачной влаги, словно после дождя, скатились вниз по стеклу.
В темном, дальнем углу, послышался тонкий писк, и обычная возня мышей. Кошка, повела ухом, затем открыла глаза, и прижавшись к полу, проскользнула к месту откуда доносился звук, где и засела в засаде.
Ни что не напоминало о ночном визите, необычной гостьи, словно ее и не было. Ее видела только кошка, и она конечно же могла бы о ней рассказать, всем обитателям этого дома, но кошки обычно молчат, свята храня в себе, сакральные тайны.
четверг, 11 марта 2021
nothing is true - all is allowed
...Щепотка трепета и шелест высокой, луговой травы, жаркий шепот страсти: "Да... да... вот так... еще...", прохлада прозрачных ручьев, стекающих с малахитовых гор, неугомонное пение утренних птиц, и мурлыканье кошки, звук сверчка и раскаты цикад, первый луч восходящего солнца и последний отблеск зари, светом звезд, сияньем луны, теплым дождем, и пронзающей вьюгой, дрожанием век, взлетом ресниц, нежным теплом моих губ, грубой силой ласкающих рук, зажженной свечой у пустого окна, разбитой хрустальной мечтой, осколками ее самого дна, слезами, мечтами, уходящими и приходящими, тех кого не вернуть, и кто непременно вернется, кого не забыть, и те кто давно уж забыт, любимыми и сверх меры любимые, негой плоти и сладким страданьем любовных мук, брезжащий свет синего неба, и влажных глаз изумруд, неловких косаний друг друга, торопливых признаний нить, прорыв из порочного круга, и желание просто быть...
Пока ты спишь, я придумываю тебе сны... Я хочу чтобы они были отличны от обыденной жизни, и как в детском калейдоскопе отдельные цветные стеклышки, эти осколки мечтаний и желаний, складывались в одну потрясающую картину. Мы проживаем две жизни - одну когда бодрствуем, другую когда спим. И еще не известно, какая из них длиннее и насыщеннее.
Сны расцветающей девочки подростка, отличаются от снов увядающего мозга старика, так же как распускающийся тугой бутон тюльпана, отличается от засохшей ветки полыни, за бабушкиным ковром. Торопливый топот маленьких ножек, по половицам нагретым солнечными лучами, сквозь сверкающие полосы света, искрящиеся вспыхивающими пылинками. Сквозь мозаику фосфенов, от того что усиленно тер глаза, желая проснуться и вдохнуть этот мир полной грудью, впустить его в себя, отдаться ему, и желать быть изнасилованным, взятым силой, помимо твоей воли, чтобы этот безудержно прекрасный мир, заставлял тебя жить и дышать, когда каждый вздох как первый, а каждый поступок как последний.
Петрикор, озон и цветущая пеной сирень, у крыльца твоего майского дома...
Пока ты спишь, я придумываю тебе сны...
Пока ты спишь, я придумываю тебе сны... Я хочу чтобы они были отличны от обыденной жизни, и как в детском калейдоскопе отдельные цветные стеклышки, эти осколки мечтаний и желаний, складывались в одну потрясающую картину. Мы проживаем две жизни - одну когда бодрствуем, другую когда спим. И еще не известно, какая из них длиннее и насыщеннее.
Сны расцветающей девочки подростка, отличаются от снов увядающего мозга старика, так же как распускающийся тугой бутон тюльпана, отличается от засохшей ветки полыни, за бабушкиным ковром. Торопливый топот маленьких ножек, по половицам нагретым солнечными лучами, сквозь сверкающие полосы света, искрящиеся вспыхивающими пылинками. Сквозь мозаику фосфенов, от того что усиленно тер глаза, желая проснуться и вдохнуть этот мир полной грудью, впустить его в себя, отдаться ему, и желать быть изнасилованным, взятым силой, помимо твоей воли, чтобы этот безудержно прекрасный мир, заставлял тебя жить и дышать, когда каждый вздох как первый, а каждый поступок как последний.
Петрикор, озон и цветущая пеной сирень, у крыльца твоего майского дома...
Пока ты спишь, я придумываю тебе сны...
среда, 10 марта 2021
nothing is true - all is allowed
Я перегружаю ваш мозг, избытком противоречивой информации, вводя в транс рваным и не ровным, но все же ритмом, и выхватывая из всего монолита букв, лишь некоторые слова и обрывки фраз, в ваших душах рождается нечто похожее на истину, на вашу истину... И истина эта, не та которая априори для всех, она только ваша, и только на определенную вещь, и к счастью ежесекундная... пройдет день или два, и в голове останутся только воспоминания "а что это было?", и отголосок того что почувствовали... легкая тень... чуть заметный сквозняк по центру живота...
Вы все еще читаете?
Вы такие странные...
Вы все еще читаете?
Вы такие странные...
вторник, 09 марта 2021
nothing is true - all is allowed
Так или иначе, а может и вовсе не так, а просто по-другому, отлично от того что ожидал, или же наоборот вразрез твоим страхам, по накатанной колее и наклонной плоскости, по пустому, ночному, сверкающему, и извивающемуся лентой Мёбиуса, шоссе, по оживленным пешеходным бульварам, велосипедным дорожкам, заросшим лесным тропинкам, уверенной, шаткой, широко семенящей походкой, озираясь, без умолку, нервно высматривая, щурясь и пятясь, ёжась и распрямляясь, осознаешь наконец что все не так... все не так, и те и эти, и кто бы ни был, не пришел, не позвал, не сбежал, не предал, все как все, но не как ожидаешь, ждешь, веришь, назло, в укор, в назидание, но не те, не такие, не те кого ждал... не те... не те... не те...
лишь тишина... нет ни звука, ни звука нет в твоем чертовом черством сердце, и не достучаться, до него, ни какая аритмия и кардиостимуляция тут не поможет... нет даже звука... даже звука нет... тишина... гнетущая, угнетающая, будоражащая, ослепляющая, мотивирующая на безумные поступки, на поступательные безумства, на бег по лестничным пролетам с седьмого этажа, в лоно распахнувшейся подъездной двери, за порог покоя и быта, защиты и тепла, на холод и ветер, на шелест и вой вечно не спящей собаки, лишь бы прекратить этот белый шум, это семантическое насыщение тишиной... тишина... до звона в ушах... до колокольного звона в сосудах мозга, до тремора мыслей, и апное желаний... бегом, пешком, ползком, в припрыжку, прочь, прочь, прочь... наружу...
выворачиваюсь наизнанку... наружу... изнанка... изнанку...
человеку нужен человек... нужен в окошке свет... нужно знать, что где-то, есть тот, кто тебя всегда ждет... твоя Кончита, оставляющая на подоконнике зажженную свечу, чтобы ты не заблудился, и все же дошел...
человеку так нужен человек...
лишь тишина... нет ни звука, ни звука нет в твоем чертовом черством сердце, и не достучаться, до него, ни какая аритмия и кардиостимуляция тут не поможет... нет даже звука... даже звука нет... тишина... гнетущая, угнетающая, будоражащая, ослепляющая, мотивирующая на безумные поступки, на поступательные безумства, на бег по лестничным пролетам с седьмого этажа, в лоно распахнувшейся подъездной двери, за порог покоя и быта, защиты и тепла, на холод и ветер, на шелест и вой вечно не спящей собаки, лишь бы прекратить этот белый шум, это семантическое насыщение тишиной... тишина... до звона в ушах... до колокольного звона в сосудах мозга, до тремора мыслей, и апное желаний... бегом, пешком, ползком, в припрыжку, прочь, прочь, прочь... наружу...
выворачиваюсь наизнанку... наружу... изнанка... изнанку...
человеку нужен человек... нужен в окошке свет... нужно знать, что где-то, есть тот, кто тебя всегда ждет... твоя Кончита, оставляющая на подоконнике зажженную свечу, чтобы ты не заблудился, и все же дошел...
человеку так нужен человек...
понедельник, 08 марта 2021
nothing is true - all is allowed
"В некоторых культурах существуют легенды и мифы, рассказывающие о появлении этой впадины у человека, в частности в еврейской и карпато-русинской. Одна из таких легенд гласит, что, когда происходит рождение ребёнка, ангел-хранитель спускается к нему и, положив указательный палец малышу на губы, говорит "Забудь все свои прошлые жизни, чтобы они не стали тебе преградой в новой". После этого у новорожденного остаётся вмятинка под носом от кончика пальца ангела."
Забудь все свои прошлые жизни... чтобы они не стали тебе преградой в новой... Каким образом? Скажите, каким таким образом, знания и мудрость, могут стать преградой? Товарищи, евреи и карпато-русины, кто из вас придумал эту ахинею, и кто у кого в последующем спер ее? Я не знаю какая религия у карпато-русинов, но "Judas", а как же "ваш" бог? Вы забыли про Христа? Или просто забыли свои прошлые жизни? Слишком много вопросов, на которые в общем-то и не хочется знать ответ.
Обольстительный папер, божественная отметина на лице каждого, как напоминание о том, что бог вас любит, и бог вас помнит, а вот вы ни хрена не помните.
Синдром Прадера — Вилли? Вам не сюда, вам не в общее стойло, уж простите. Не в том ваша вина, что вы без частицы отца, а в том что из-за отсутствия папера, этого чертовски соблазнительного желобка, выставленного на всеобщее обозрение, вы наверняка помните, а значит и знаете, гораздо больше чем остальные. Может потому вы и прокляты телесно-психическим недугом? Может поэтому из вас изъяли фрагмент хромосомы, но оставили память.
Как в сказке "Девочка и кувшинчик"
-Дедушка, дай мне дудочку...
-А ты мне кувшинчик...
Только в жизни, немного иначе:
-Господь, я хочу помнить и знать, оставь мне память...
-ТОГДА ТЫ ОСТАВЬ ВОЗМОЖНОСТЬ ПРОСТО ЖИТЬ...
А ведь все куда банальнее, и этот чертов желобок, эта манящая впадинка на верхней губе, всего лишь отметина, срастания наших с вами лиц, в период безмятежного существования внутри матери, на 2-3 месяце беременности. Вы представляете, наше лицо срасталось! Только почему желобком? Почему не срослось без божественного шва? Неужели нужна была отметина ангельской длани? А хотя... Если внимательно присмотреться, то это так сексуально. Впрочем, сексуально не только это, а даже то, что человеку нужно все объяснить, и всему придумать свою легенду, свой миф, конечно же отличный от правды. Но он красивый, он дарует надежду на то что не все конечно, и как бы не было плохо здесь, там может быть лучше, а если и не лучше, то ты все одно вернешься сюда. Зачем? Не суть. Вечный жид, в поисках своей осины. Но черт возьми, это красиво. Красиво и сексуально...
Папер... желобок, между верхней губой и носом... отметина ангельского перста....
Забудь все свои прошлые жизни... чтобы они не стали тебе преградой в новой... Каким образом? Скажите, каким таким образом, знания и мудрость, могут стать преградой? Товарищи, евреи и карпато-русины, кто из вас придумал эту ахинею, и кто у кого в последующем спер ее? Я не знаю какая религия у карпато-русинов, но "Judas", а как же "ваш" бог? Вы забыли про Христа? Или просто забыли свои прошлые жизни? Слишком много вопросов, на которые в общем-то и не хочется знать ответ.
Обольстительный папер, божественная отметина на лице каждого, как напоминание о том, что бог вас любит, и бог вас помнит, а вот вы ни хрена не помните.
Синдром Прадера — Вилли? Вам не сюда, вам не в общее стойло, уж простите. Не в том ваша вина, что вы без частицы отца, а в том что из-за отсутствия папера, этого чертовски соблазнительного желобка, выставленного на всеобщее обозрение, вы наверняка помните, а значит и знаете, гораздо больше чем остальные. Может потому вы и прокляты телесно-психическим недугом? Может поэтому из вас изъяли фрагмент хромосомы, но оставили память.
Как в сказке "Девочка и кувшинчик"
-Дедушка, дай мне дудочку...
-А ты мне кувшинчик...
Только в жизни, немного иначе:
-Господь, я хочу помнить и знать, оставь мне память...
-ТОГДА ТЫ ОСТАВЬ ВОЗМОЖНОСТЬ ПРОСТО ЖИТЬ...
А ведь все куда банальнее, и этот чертов желобок, эта манящая впадинка на верхней губе, всего лишь отметина, срастания наших с вами лиц, в период безмятежного существования внутри матери, на 2-3 месяце беременности. Вы представляете, наше лицо срасталось! Только почему желобком? Почему не срослось без божественного шва? Неужели нужна была отметина ангельской длани? А хотя... Если внимательно присмотреться, то это так сексуально. Впрочем, сексуально не только это, а даже то, что человеку нужно все объяснить, и всему придумать свою легенду, свой миф, конечно же отличный от правды. Но он красивый, он дарует надежду на то что не все конечно, и как бы не было плохо здесь, там может быть лучше, а если и не лучше, то ты все одно вернешься сюда. Зачем? Не суть. Вечный жид, в поисках своей осины. Но черт возьми, это красиво. Красиво и сексуально...
Папер... желобок, между верхней губой и носом... отметина ангельского перста....
воскресенье, 07 марта 2021
nothing is true - all is allowed
Однажды, так давно что само понятие времени в тот период еще не существовало, не говоря уже ни о какой морали или долге... однажды... это случилось однажды... лишь однажды...
...once upon a time...
Вечный странник, на темной стороне луны, обессилев от обреченных скитаний, опустился, в холодную, безжизненную пыль... Его глаза выпила боль, его руки свела скорбь, его душу поглотила печаль... тлен обращенный в тень...
тихо подвывает солнечный ветер, шелестят у ног ручьи висмута... и где-то вдали, бродит печальная Мора... всегда одна... всегда... одна...
Замерзшее море... замерзшая пена на застывшем гребне волны... засохшая кровь в уголке перекошенных губ... где-то в недрах изумрудного льда, бессмертная Turritopsis nutricula, плетет свою сеть, из тонкой слюны, из шелковой слизи... ей невдомек, и ей все равно...
А жилы пошли на струны, и волосы на смычок... а сгнившие нервы на нить... и души убитых моллюсков, даруют им жемчуг свой, превращаясь в тяжеловесные четки грядущих дней - пять тысяч семьсот двадцать два, в степени "...эм"
в степени "я"...
...once upon a time...
Вечный странник, на темной стороне луны, обессилев от обреченных скитаний, опустился, в холодную, безжизненную пыль... Его глаза выпила боль, его руки свела скорбь, его душу поглотила печаль... тлен обращенный в тень...
тихо подвывает солнечный ветер, шелестят у ног ручьи висмута... и где-то вдали, бродит печальная Мора... всегда одна... всегда... одна...
Замерзшее море... замерзшая пена на застывшем гребне волны... засохшая кровь в уголке перекошенных губ... где-то в недрах изумрудного льда, бессмертная Turritopsis nutricula, плетет свою сеть, из тонкой слюны, из шелковой слизи... ей невдомек, и ей все равно...
А жилы пошли на струны, и волосы на смычок... а сгнившие нервы на нить... и души убитых моллюсков, даруют им жемчуг свой, превращаясь в тяжеловесные четки грядущих дней - пять тысяч семьсот двадцать два, в степени "...эм"
в степени "я"...
суббота, 06 марта 2021
nothing is true - all is allowed
Он был слишком спокоен, для того, кто некогда умер от рака. Я недавно проснулся, и был уже одет, за окном межсезонная темень, и полулежа на старом диване (привет от старика Зигмунда), наблюдаю за его спокойным и неторопливым смятением - как он четко вышагивает по комнате, и что-то недовольно бубнит себе под нос, изредка бросая косые взгляды на меня. Чем же он недоволен? По всей видимости, сложившимися обстоятельствами, а не кем-то конкретно. Полуопущенная голова, и сгорбленные плечи, всклоченные волосы, сейчас он всем видом напоминал душевно больного маньяка. Внезапно он остановился, уставившись в определенное место в полу, долго стоял и молчал, затем резко развернулся и быстрыми шагами вышел из комнаты. Другие обитатели этого дома, мирно спят, ничего не подозревая - феврально-мартовское утро, для них еще объято Морфеем. И вот через некоторое время, я вновь слышу его шаги, но уже просто лежать и наблюдать за всем, мне не хватает терпения - я встаю. Он появляется в дверях, и проскользнув мимо меня укладывается на освободившийся диван. В его руках возникает ртутный градусник, довольно странного размера, он не маленький, но и не обычный, этакий усеченно-длинный, и он его помещает себе подмышку... Ртутный столбик термометра, ползет вверх прямо у меня на глазах, достигает отметки в "38,6" затем "39,4", и плохое чувство возникает у меня внутри. Страх просыпается в моей душе. А он, абсолютно холодный, но с высокой температурой, произносит в слух, глядя пустыми глазами в потолок, обращаясь ко мне:
-90 миллилитров ртути... понимаешь? В нем только 90 миллилитров ртути... Поэтому он всегда врет. Все измерения температуры которые мы им делали, они не верны, они к черту неправильны. Он врет! Он всегда врет. Всю жизнь, сплошная ложь.
-Этого не может быть, - тихо возражаю я, - дело не в объеме, а в пропорциях и шкале, он не может врать.
Его взгляд медленно сползает с потолка на меня:
-Откуда ты знаешь?
-Мы проходили, еще в институте, нам преподаватель об этом говорил, - зачем-то вру ему я, - мы проходили... я знаю...
Он мне не верит... Его взгляд становится сухим, рука безвольно опадает, а из живота выпячивается огромная метастаза...
-Ложь, - шепчет он, - все ложь... дело в ртути, все из-за нее проклятой. Все из-за нее.
Кто успел вызвать "скорую", и почему она так быстро приехала? В его изголовье неспешно засуетился добродушного вида старичок, сутулый и седенький, словно сошедший с экрана старых черно-белых фильмов, времен 40-х и 50-х, этакий стопроцентный доктор Айболит, или профессор, выписывающий цветные пилюли, терпкие микстуры и горькие порошки. На лице старикашки, играет улыбка, он улыбается слушая наши, изъяснения, а его пальцы перебирают складки белоснежного халата. Чему он улыбается? Видимо он что-то знает. Наверняка правду. И его улыбка, заставляет меня заткнуться... заткнуться и выйти вон...
вон - туда...
Я стою на лестничном, узком пролете... подъездная фрамуга окна в уровень с поясом, выбитая половина стекла, и вечно лязгающая, отскочившая когда-то давно, напольная плитка, под моей правой ногой, проверяет меня на устойчивость к воздействиям внешнего мира...
-Нам нужно поговорить, - говорит моя бывшая, - у меня к тебе дело.
Я обреченно киваю головой, понимаю что не могу ей отказать, но меньше всего мне сейчас хочется о чем-то говорить.
А она еле заметно улыбается (почему сегодня все улыбаются?) и подзывающим жестом, манит к нам кого-то снизу. И этим человеком оказывается грузная женщина, очень низенькая, почти без шеи, бомжеватого вида, лет семидесяти, с большим бланшем под правым глазом (да, да Зигмунд, да!) и она тоже улыбается, но ее улыбка не такая... она виноватая, словно извиняется за что-то.
-Нам нужно в прокуратуру, - говорит бывшая, - ее изнасиловали, и она теперь беременна.
Палец бывшей, как указующий перст, упирается в рядом стоящее, существо без шеи, а та в свою очередь переводит виноватый взгляд с меня в пол, и неуверенно шамкает своим ртом:
-Ну это не то чтобы изнасиловали... он на самом деле хороший... но да, я теперь беременна.
Я стою и пытаюсь сообразить, как такое возможно, обрюхатиться в таком преклонном возрасте. Окидываю взглядом ее "фигуру" пытаясь вычленить из груды грязного тряпья одетого на нее, выступающий живот, или хоть какой-то признак "тяжарности". Но его нет, точнее может он и есть, просто тело у нее почти шарообразное, о каком выступающем животе тут может идти речь?
-Нам нужно в прокуратуру, - повторяет бывшая, - ты нас должен отвезти.
-Нет, - отвечаю я, стараясь придать своему голосу, большую уверенность, - они этим не занимаются, вам нужно к следователю или сразу в суд, но сегодня понедельник и они не работают. (Зигмунд... Зигмунд... Зигмунд...)
Бывшая медленно кивает, как бы переваривая мною сказанное:
-Значит не отвезешь?
-Нет, - отвечаю я, - потому что это глупо, вас даже не станут слушать. Ты посмотри, какая на хрен беременность в ее возрасте? Какое изнасилование?
-Это не совсем изнасилование, - бормочет бомжиха, - не совсем... я знаю он не хотел так... и я... я просто беременна...
Я сочувственно качаю головой, хотя сочувствия во мне нет, разве что не к ситуации, а к самому этому человеку, просто потому что она докатилась до такой жизни.
Они вдвоем, спешно выходят из подъезда, в промозглый ноябрьский (?) холод, и уже садясь в подъехавший автобус "Икарус", бывшая не глядя бросает мне через плечо:
-Ну и оставайся тут...
Зигмунд... Зиг... Мунд...
В моих руках ребенок... новорожденный... он теплый и пропорционально некрасивый - слишком маленькая голова, и несоразмерное тельце, по всей видимости мальчик... я держу его со всей осторожностью, на которую только способен, уговаривая себя, что некрасивых детей не бывает, и я все равно его полюблю, хотя бы за то что это ребенок моей дочери... моей дочери, которую я безумно люблю... люблю... а значит и его полюблю... он шевелится на моих руках, вокруг уличный холод, я стою возле городской ратуши, и пытаясь укрыть дитя от пронизывающего ветра, спешно бегу с ним на руках, в сторону "Пушкинского" моста ("Ах, Александр Сергеевич, милый") и на ходу всматриваюсь в этого ребенка, пытаясь отыскать в нем хоть что-то что тронет мое отцовско-дедовское сердце... а он начинает покрываться редкой шерстью, и превращается в маленького котенка...
-Ну разве он не милый, - спрашивает где-то за спиной Илона.
я улыбаюсь ей... ему... всему миру... Он милый... я полюбил его... я полюбил...
Зигмунд... чертов Зигмунд Фрейд!!! Ну и сволочь же ты! А впрочем, твоей вины тут как раз и нет. Это мои тараканы выползают по ночам в извращенного вида сновидения, ты всего лишь объяснил как и почему это происходит...
-90 миллилитров ртути... понимаешь? В нем только 90 миллилитров ртути... Поэтому он всегда врет. Все измерения температуры которые мы им делали, они не верны, они к черту неправильны. Он врет! Он всегда врет. Всю жизнь, сплошная ложь.
-Этого не может быть, - тихо возражаю я, - дело не в объеме, а в пропорциях и шкале, он не может врать.
Его взгляд медленно сползает с потолка на меня:
-Откуда ты знаешь?
-Мы проходили, еще в институте, нам преподаватель об этом говорил, - зачем-то вру ему я, - мы проходили... я знаю...
Он мне не верит... Его взгляд становится сухим, рука безвольно опадает, а из живота выпячивается огромная метастаза...
-Ложь, - шепчет он, - все ложь... дело в ртути, все из-за нее проклятой. Все из-за нее.
Кто успел вызвать "скорую", и почему она так быстро приехала? В его изголовье неспешно засуетился добродушного вида старичок, сутулый и седенький, словно сошедший с экрана старых черно-белых фильмов, времен 40-х и 50-х, этакий стопроцентный доктор Айболит, или профессор, выписывающий цветные пилюли, терпкие микстуры и горькие порошки. На лице старикашки, играет улыбка, он улыбается слушая наши, изъяснения, а его пальцы перебирают складки белоснежного халата. Чему он улыбается? Видимо он что-то знает. Наверняка правду. И его улыбка, заставляет меня заткнуться... заткнуться и выйти вон...
вон - туда...
Я стою на лестничном, узком пролете... подъездная фрамуга окна в уровень с поясом, выбитая половина стекла, и вечно лязгающая, отскочившая когда-то давно, напольная плитка, под моей правой ногой, проверяет меня на устойчивость к воздействиям внешнего мира...
-Нам нужно поговорить, - говорит моя бывшая, - у меня к тебе дело.
Я обреченно киваю головой, понимаю что не могу ей отказать, но меньше всего мне сейчас хочется о чем-то говорить.
А она еле заметно улыбается (почему сегодня все улыбаются?) и подзывающим жестом, манит к нам кого-то снизу. И этим человеком оказывается грузная женщина, очень низенькая, почти без шеи, бомжеватого вида, лет семидесяти, с большим бланшем под правым глазом (да, да Зигмунд, да!) и она тоже улыбается, но ее улыбка не такая... она виноватая, словно извиняется за что-то.
-Нам нужно в прокуратуру, - говорит бывшая, - ее изнасиловали, и она теперь беременна.
Палец бывшей, как указующий перст, упирается в рядом стоящее, существо без шеи, а та в свою очередь переводит виноватый взгляд с меня в пол, и неуверенно шамкает своим ртом:
-Ну это не то чтобы изнасиловали... он на самом деле хороший... но да, я теперь беременна.
Я стою и пытаюсь сообразить, как такое возможно, обрюхатиться в таком преклонном возрасте. Окидываю взглядом ее "фигуру" пытаясь вычленить из груды грязного тряпья одетого на нее, выступающий живот, или хоть какой-то признак "тяжарности". Но его нет, точнее может он и есть, просто тело у нее почти шарообразное, о каком выступающем животе тут может идти речь?
-Нам нужно в прокуратуру, - повторяет бывшая, - ты нас должен отвезти.
-Нет, - отвечаю я, стараясь придать своему голосу, большую уверенность, - они этим не занимаются, вам нужно к следователю или сразу в суд, но сегодня понедельник и они не работают. (Зигмунд... Зигмунд... Зигмунд...)
Бывшая медленно кивает, как бы переваривая мною сказанное:
-Значит не отвезешь?
-Нет, - отвечаю я, - потому что это глупо, вас даже не станут слушать. Ты посмотри, какая на хрен беременность в ее возрасте? Какое изнасилование?
-Это не совсем изнасилование, - бормочет бомжиха, - не совсем... я знаю он не хотел так... и я... я просто беременна...
Я сочувственно качаю головой, хотя сочувствия во мне нет, разве что не к ситуации, а к самому этому человеку, просто потому что она докатилась до такой жизни.
Они вдвоем, спешно выходят из подъезда, в промозглый ноябрьский (?) холод, и уже садясь в подъехавший автобус "Икарус", бывшая не глядя бросает мне через плечо:
-Ну и оставайся тут...
Зигмунд... Зиг... Мунд...
В моих руках ребенок... новорожденный... он теплый и пропорционально некрасивый - слишком маленькая голова, и несоразмерное тельце, по всей видимости мальчик... я держу его со всей осторожностью, на которую только способен, уговаривая себя, что некрасивых детей не бывает, и я все равно его полюблю, хотя бы за то что это ребенок моей дочери... моей дочери, которую я безумно люблю... люблю... а значит и его полюблю... он шевелится на моих руках, вокруг уличный холод, я стою возле городской ратуши, и пытаясь укрыть дитя от пронизывающего ветра, спешно бегу с ним на руках, в сторону "Пушкинского" моста ("Ах, Александр Сергеевич, милый") и на ходу всматриваюсь в этого ребенка, пытаясь отыскать в нем хоть что-то что тронет мое отцовско-дедовское сердце... а он начинает покрываться редкой шерстью, и превращается в маленького котенка...
-Ну разве он не милый, - спрашивает где-то за спиной Илона.
я улыбаюсь ей... ему... всему миру... Он милый... я полюбил его... я полюбил...
Зигмунд... чертов Зигмунд Фрейд!!! Ну и сволочь же ты! А впрочем, твоей вины тут как раз и нет. Это мои тараканы выползают по ночам в извращенного вида сновидения, ты всего лишь объяснил как и почему это происходит...
пятница, 05 марта 2021
nothing is true - all is allowed
Тишина настолько... какая? как выразить абсолютную тишину? сильная? мощная? Полная тишина, внезапно наступившего, июльского вечера. Даже не вечера, а скорее это уже ночь, ведь в июле темнеет поздно, как-раз когда с тихим жужжанием и глухим хлопком, зажигаются ртутные лампы, уличных фонарей. И их звук, разрывает, внезапно навалившуюся тишину, лишь на несколько мгновений, лишь для того, чтобы затем, вплести в тишайший абсолют, свой монотонный звук, тихо гудящего трансформатора... так странно... именно этот звук, остался в памяти... современные фонари не гудят и не жужжат, или я их просто перестал слышать. Глухая улочка, на окраине города. Тут нет небоскребов и многоэтажек тоже нет, тут даже нет кирпичных домов, обыкновенные, засыпные домики. Каждый со своим двориком, палисадником, цветником, дорожкой, калиткой, и собакой в будке. На каждом заборе моет лапкой свой рот, кот или кошка, а иногда и кот и кошка, а под забором еще и выводок пушистых комочков, с полосатыми хвостиками и грустными глазками. Фонари зажглись... и это значит, что наступила ночь... Медленно отдает свое тепло, старый растрескавшийся асфальт, с кучей вкраплений, мелких камешков, нагретый днем на солнце, истоптанный сандалиями, туфлями, и даже босыми ногами. В некоторых местах он вздыбливается, небольшим холмиком, или кротовиной, и через него пробивается тугой стебель запоздалого одуванчика, или же проростающий корень тополя. А там где посреди тротуара, растет вековой тополь, асфальт идет волнами, и по нему уже давно никто не ходит. По обочине тротуара, отделяя его от проезжей части, растут еще не старые ясени и вязы, в корнях которых обитают жуки и поденки. Фонарный свет, расползается грязным, желтым пятном, и можно четко сосчитать сколько таких раздельных пятен впереди и за спиной. У самой лампы, уже вьется мошкара, пытаясь дотянуться до заветной электрической луны, и лун столько, что хватает на всю эту крылатую братию. И кому повезло не обжечься, или истрепать свои крылья, следующей ночью, продолжит эту дикую пляску, вокруг своего ртутного бога...
Тихо... лишь отдаленный скрежет вагонных колес на перегоне... лишь далекий лай побеспокоенных чем-то собак, за горкой...
Пряный аромат цветущей травы, и бешеного огурца, смешивается с принесенным легким ветерком, запахом старых шпал, лежащих неподъемной и непостижимой для разума, грудой, в заброшенном тупике, именуемом - откос... Прошибает до одури, дурманит, и становится психологическим якорем, таким же как и запах жженой листвы в осенних кострах... Точка невозврата... Точка... не... воз... вратА... Врата туда, куда хочется вернуться, в каком бы состоянии не находился, каким бы счастьем не был опоен, или болью прибит, как бы грустно или радостно не было, туда хочется вернуться всегда... на всегда... В эту июльскую тихую ночь, в этот спящий любимый город. Это было... это было со мной... но в то время я не осознавал всю прелесть существования, в гармонии и... и если... если...
Тихо... лишь отдаленный скрежет вагонных колес на перегоне... лишь далекий лай побеспокоенных чем-то собак, за горкой...
Пряный аромат цветущей травы, и бешеного огурца, смешивается с принесенным легким ветерком, запахом старых шпал, лежащих неподъемной и непостижимой для разума, грудой, в заброшенном тупике, именуемом - откос... Прошибает до одури, дурманит, и становится психологическим якорем, таким же как и запах жженой листвы в осенних кострах... Точка невозврата... Точка... не... воз... вратА... Врата туда, куда хочется вернуться, в каком бы состоянии не находился, каким бы счастьем не был опоен, или болью прибит, как бы грустно или радостно не было, туда хочется вернуться всегда... на всегда... В эту июльскую тихую ночь, в этот спящий любимый город. Это было... это было со мной... но в то время я не осознавал всю прелесть существования, в гармонии и... и если... если...
четверг, 04 марта 2021
nothing is true - all is allowed
Есть ли необходимость в этом всем? В том что я... в том что что-то... в том и в этом? Есть ли в этом смысл, в беспросветном бумагомарательстве. Или как там говаривал товарищ Вова: "Если звезды зажигают, значит это кому-нибудь нужно"... а нужно ли, Володя. Тебе сейчас виднее, оттуда, с вновь зажженной звезды на виске, словно кто-то раздавил переспелую вишню... А нужно ли... и кому? "Я вам ору из пустоты, душа не выдержала прея"... вот уж во истину правда...
Тем не менее, и тем более, я пишу, теша себя иллюзиями что просто для себя, чтобы в голове и душе не было тесно, но тщетно надеясь, что кому-то еще, моя писанина будет не безынтересной. Я играю словами, изгаляюсь и выпендриваюсь, придаю им новый смысл и звучание, я словно жонглер на захудалой ярмарке, подбрасываю понятия и определения, неумело подхватываю, и вновь запускаю вверх... в небо... в небо... летите... летите прочь, прочь от моих рук... от моих мук... прочь...
Красным кровавым всполохом, неясной розовой мутью, рождается очередная мысль, и я обречен ее прокручивать в своем мозгу, до тех самых пор, пока не обреку ее на словесное существование в виде потока черных букв на белом полотне эрджиби экрана... я запираю ее тут... я не даю ей проникнуть обратно, и шершавый асфальт под коркой вечного не тающего льда, тому свидетель... мне бы только глоток, лишь самую толику того, что зовется смыслом...
Больнее всего видеть метель, в мартовский день, когда всей душой ждешь тепла и весны, так же тяжело как когда подходит куда-то твоя очередь и остается один шаг до освобождения, но что-то ломается... когда чего-то ждешь, а это не происходит и откладывается...
А замерзшую грязь, загонять под ногти, бриллиантовой крошкой, в надежде, протрезветь от боли, и холода... в надежде причиняя себе боль, очиститься за свой проступок... какой же сволочью нужно быть, каким подонком, каким идиотом?
Видимо большим, чрезмерно большим.
Прыжок на водительское сидение, холодной машины, повернуть ключ, и мчать сквозь ночь и метель... сквозь этот звездопад... Володя! Володя, я еду сквозь зажженные звезды! И они ни кому не нужны! Понимаешь? И твоя алая звездочка на виске, она была напрасна... ты зажег ее ни для кого... я еду, через звезды к терням, прочь от видимого покоя... параноя... параноя...
Шоссе в никуда, и только мелькание снежинок в свете фар, описывает конечность моего мира... а за ним... параноя... пора... но... Я?
На изломе весны, в черное небо...
Тем не менее, и тем более, я пишу, теша себя иллюзиями что просто для себя, чтобы в голове и душе не было тесно, но тщетно надеясь, что кому-то еще, моя писанина будет не безынтересной. Я играю словами, изгаляюсь и выпендриваюсь, придаю им новый смысл и звучание, я словно жонглер на захудалой ярмарке, подбрасываю понятия и определения, неумело подхватываю, и вновь запускаю вверх... в небо... в небо... летите... летите прочь, прочь от моих рук... от моих мук... прочь...
Красным кровавым всполохом, неясной розовой мутью, рождается очередная мысль, и я обречен ее прокручивать в своем мозгу, до тех самых пор, пока не обреку ее на словесное существование в виде потока черных букв на белом полотне эрджиби экрана... я запираю ее тут... я не даю ей проникнуть обратно, и шершавый асфальт под коркой вечного не тающего льда, тому свидетель... мне бы только глоток, лишь самую толику того, что зовется смыслом...
Больнее всего видеть метель, в мартовский день, когда всей душой ждешь тепла и весны, так же тяжело как когда подходит куда-то твоя очередь и остается один шаг до освобождения, но что-то ломается... когда чего-то ждешь, а это не происходит и откладывается...
А замерзшую грязь, загонять под ногти, бриллиантовой крошкой, в надежде, протрезветь от боли, и холода... в надежде причиняя себе боль, очиститься за свой проступок... какой же сволочью нужно быть, каким подонком, каким идиотом?
Видимо большим, чрезмерно большим.
Прыжок на водительское сидение, холодной машины, повернуть ключ, и мчать сквозь ночь и метель... сквозь этот звездопад... Володя! Володя, я еду сквозь зажженные звезды! И они ни кому не нужны! Понимаешь? И твоя алая звездочка на виске, она была напрасна... ты зажег ее ни для кого... я еду, через звезды к терням, прочь от видимого покоя... параноя... параноя...
Шоссе в никуда, и только мелькание снежинок в свете фар, описывает конечность моего мира... а за ним... параноя... пора... но... Я?
На изломе весны, в черное небо...