nothing is true - all is allowed
Вероятно сказывается приближение, значимой для меня, и любого советского человека, даты 9 мая - День Победы. И мои мысли возвращаются в то время. Нет, сам я войну не застал, даже мои родители появились на свет спустя пять лет после окончания войны. Но все же я помню те парады ветеранов, их лица, их рассказы. Один мой дед перед войной отстраивал очередной укрепрайон, где-то около Бреста. Когда началась война, он и понять ничего не успел, как оказался в плену, а там на работах в Германии. По окончании войны, вернувшись домой, его сослали в лагеря, как предателя, строил что-то в Днепропетровске. А второй дед служил срочником, когда началась война, и его сразу же перекинули на фронт. Он был в разведроте, ходил в тыл немцев, чтобы взять "языка". Несколько походов было пустых, и его командира разжаловали, и кажется куда-то увезли, но не буду утверждать, точно не помню из рассказов. Помню что на его место назначили молоденького лейтенанта, прямо из учебки, и опять дали приказ - без языка не возвращаться. И ретивый лейтенант, попер на рожон. Языка так и не взяли, но и всю группу разведчиков положили. Почти всю. Остались двое, мой дед, тогда ему было что-то около двадцати лет, и мужчина лет сорока. И отступая под обстрелом, мужчина сказал: "Выбирайся. Ты еще молодой, тебе жить надо. А я их задержу". И он остался, прикрывать. А мой дед все же выбрался, один из всей группы. И его за дезертирство отправили в штрафбат. Там он и служил в последующем, вначале простым рядовым, а потом за боевые заслуги и подвиги, дослужился до капитана. Войну он закончил под Кенигсбергом, когда получил тяжелое ранение в позвоночник осколком немецкой мины. А на следующий день, было назначено наступление, и из его взвода никто не выжил. Так что судьба в очередной раз уберегла его от смерти. Много чего было на этой войне, но больше всего на ней было боли... Боль... О, боль...
Я обещал рассказать почему это городок стал для меня так дорого. Все произошло само собой. Во времена когда я еще учился в простой советской школе, и память о прошедшей войне была еще свежа, и было много еще живых людей, которые помнили эту войну, и было много книг и фильмов о войне, нам рассказывали на уроках о солдатах и их подвигах, а пионерах героях и комсомольцах героях. Молодая гвардия, Юные мстители, мы знали о этих людях, об этих детях, о этих юношах и девушках. Мы знали их поименно, и что они положили жизнь за нас. Но... видите ли, для нас в те времена это было так далеко. Нам казалось что это происходило очень давно, и даже не на этой планете. Детская отстраненность очень злостная штука - когда нас чему-то учили, мы не предавали этому значения, а когда выросли и осознали, было уже поздно. Как-то в зрелом возрасте, я наткнулся на информацию о Зине Портновой, а это имя я запомнил еще с детства, я знал что эта девочка была подпольщицей, но я и подумать не мог, что это было совсем близко от моего дома, каких-то 50 километров. Да, вы правильно догадались, это все происходило в той самой Оболи.
Это произошло в июне 1941 года, тогда Зина приехала в Витебск, вместе со своей младшей сестрой, дядей и тетей, на каникулы к бабушке, которая жила в Оболи. Родители Зины, были уроженцами этих мест, но жили и работали в Ленинграде. А сама же Зина, должна была ехать в пионерский лагерь, но так как младшую сестру не на кого было оставить, то ей пришлось поехать вместе с сестрой к бабушке. Именно в этот момент и началась война. Первые авианалеты немцев, первые бомбы на Витебск, и первая паника среди населения. Уехать обратно в Ленинград не представлялось ни какой возможности, все машины и поезда были задействованы для нужд фронта и эвакуации. Собственно в Оболь тоже попасть на транспорте не было возможным, и они вынуждены были пойти в Оболь пешком. Шли четыре дня, прячась по кустам и лощинам, от прочесывающих местность немецких самолетов. Но все же добрались. А дальше... дальше немцы заняли и Оболь, и Витебск.
Через какое-то время, в Оболи организовалось подполье, называвшие себя "Юные мстители", это были в основном ребята и девочки комсомольцы из местной Обольской школы. А возглавила эту организацию Ефросинья Зенькова. К ним и примкнула Зина Портнова, так как не могла сидеть просто сложа руки, и бездействовать.
Юными мстителями, была проведена огромная подрывная деятельность, они расклеивали агитационные листовки, взорвали льнозавод, кирпичный завод, сожгли склад со льном, готовым к отправке в германию, саботировали отправку людей на работу в ту же германию, взорвали водокачку на железнодорожной станции, от чего фашистские эшелоны стали на целых две недели, пускали под откос составы с бронетехникой, шедшие на Курскую дугу. Участвовала ли в этих операциях сама Зина, я не знаю, скорее всего нет, ей была отведена роль менее заметная, что лучше всего может сделать четырнадцатилетняя девочка? Да, она была разведчицей. Но все же об одном ее подвиге, доподлинно известно. Работая на кухне в офицерской столовой, Зина сумела подсыпать яд в пищу, от чего погибло, более ста немецких офицеров. В основном это были летчики, которые подготавливались для полетов на бомбежку Москвы. После этого события, немцы заподозрив Зину в содеянном, заставили съесть ее отравленную еду, но каким-то чудом она выжила. С трудом дойдя до дома, она взяла свою маленькую сестренку, и ушла в лес вместе с ней, на поиски партизан, так как оставаться в Оболи дальше, было опасно. Но до партизан она так и не дошла, потеряв сознание, и пролежав на холодной земле всю ночь. Партизаны сами нашли девочек уже на рассвете, но ночь в лесу, отозвалась для Зины, тяжелейшим, двухсторонним воспалением легких. Нужно ли говорить, что в то время, не было не только антибиотиков, но и обыкновенных лекарств от температуры. Но она выжила, и продолжила свою разведывательную деятельность, уже в составе партизанского отряда имени Ворошилова. Осенью 1943 года, Зину отправили в город, чтобы выяснить, почему в последнее время, случилось много проваленных явок. Также ей нужно было предупредить, оставшихся подпольщиков, о том чтобы те уходили к партизанам. Когда она уже возвращалась с задания, на дороге ее остановил патруль состоящий из из двух палицаев и одного немца. Зину должны были встречать и прикрывать двое бойцов из партизанского отряда. Но по стечению обстоятельств, на тот момент в лесу шумно упало дерево, и те отвлеклись на этот шум, и покинули свой пост, чтобы посмотреть что произошло, а в это время палицаи и провели Зину мимо пустого поста в комендатуру, для выяснения личности. Зина ходила на задания по чужим документам, и хотя документы были настоящие, но в этот раз одна из женщин узнала ее, это была Анна Храповицкая, которая и сказала немцам, что они задержали Зинаиду Портнову, а не того кто был указан в бумагах, и немцы поняли что перед ними не просто девочка, а подпольщица. Зину перевезли в другой поселок, не подалеку от Оболи, его название Горяны. Там находилась немецкая комендатура, в которой ее и допрашивал, офицер Краузе, известный своей жестокостью. Однажды, во время очередного допроса, Краузе выхватил из кобуры свой браунинг, и размахивая им перед лицом Зины, кричал что застрелит ее, если она не расскажет где находятся партизаны, и не выдаст явки подпольщиков. Но Зина молчала. Тогда Краузе бросил пистолет на стол, и сказал что не застрелит ее, а повесит, и сделает это завтра же. Краузе сел за стол и принялся заполнять бумаги, на предстоящую казнь. В это время, во дворе просигналила подъехавшая немецкая машина, и Краузе привстал чтобы посмотреть что происходит снаружи. Этого было достаточно для Зины, она схватила лежащий на столе пистолет, и выстрелила в немецкого офицера. Выстрел оказался смертельным, и Краузе, рухнул на пол. На шум в помещение вбежал еще один офицер из соседней комнаты, но Зина, не колебаясь убила и его. После чего она выбежала в коридор, и направилась ко входной двери, но возле дверей уже показался солдат с автоматом. Ни секунды не раздумывая Зина выстрелила в солдата, как и предыдущие два выстрела, этот также оказался смертельным. Оказавшись на улице, Зина бросилась со всех ног через поле, в сторону леса, надеясь скрыться в нем от фашистов. Но за ней уже гнались несколько солдат с карабинами и автоматами. Стреляя по убегающей маленькой девочке, одному из солдат, удалось попасть ей в бедро, и Зина упала на землю. Скрежеща зубами от боли, она повернулась к фашистам лицом, и стала отстреливаться. Когда в пистолете осталось патронов только на один выстрел, Зина направила пистолет в свое сердце, и нажала на курок, чтобы вновь не оказаться в плену. Раздался сухой щелчок... это была осечка, по нелепой случайности, последний патрон в заклинил в обойме. Бежать дальше она не могла, и отбросив в сторону Браунинг, Зина беззвучно зарыдала, закрыв лицо детскими ладошками. Так Зина в очередной раз оказалась в плену у немцев. Но теперь было все по другому. Озверевшие немцы, проводили над ней ежедневные пытки. Ее уже не допрашивали, ее просто пытали. Я напомню, что это была маленькая, хрупкая, девочка, с глубокими карими глазами и двумя косичками. На тот момент, ей было всего шестнадцать лет. Вначале Зину избили до полусмерти, били в основном ногами в живот. Затем ей загнали под ногти раскаленные иглы, после чего, раздробили молотком, все суставы на руках, не тронули только ноги, чтобы она могла сама ходить. Однажды после очередных истязаний, Зину переводили из пыточной в камеру, и она вместе с конвоем оказалась на улице, по которой проезжал грузовик. Ни секунды не задумываясь Зина бросилась под колесы машины, в надежде прекратить свои мучения. Но водитель успел затормозить, и ее вытащили из под колес, и увели снова для пыток. Ей резали тело ножом, прижигали раскаленным железом не только тело, но и соски на груди, которые потом отрезали. Зина молчала, ни проронив ни слова. Тогда взбешенные такой стойкостью фашисты, отрезали ей уши и язык. Но и этого им показалось мало, после чего они выкололи ей глаза. На следующее утро, 10 января 1944 года, из камеры вывели шатающуюся седую ослепленную и изуродованную девочку. Она шла босая по мерзлому насту снега, в одной сорочке. Ее подвели к сосне, растущей возле железнодорожных путей, и один из немецких офицеров, конвоировавших узницу, выстрелил из пистолета ей в лицо, оборвав, очень короткую детскую жизнь. Ее не хоронили. Она так и лежала на том месте где ее убили, пока ее тело, не растаскали голодные собаки. У нее нет могилы...

Все это я узнал позже, в школе об этих подробностях нам не говорили. И я был шокирован этой историей. Сколько же силы и мужества, было в этой маленькой, хрупкой девочке. Я проникся к ней. Я проникся к тому городу, где она жила и совершала свои подвиги.

Оболь... ты не виноват в том что в тебе нет красоты. Твою красоту убили 10 января 1944 года, у сосны, рядом с железнодорожными рельсами. За полгода, до освобождения Белоруссии. Вечная память тебе, Зиночка, с милым позывным, который ты выбрала себе сама - "Ромашка". Вечная память, и моя любовь.

Какие страсти Христовы? О чем вы говорите?! Вот человек, который знал что не воскреснет, но который не предал. Не предал и не проронил ни слова, и ее не смогли сломить нечеловеческие пытки... И если вы хотите помолиться, то помолитесь за ее душу.... помолитесь ей.... ведь это она ваша заступница... эта маленькая, хрупкая девочка с двумя косичками, ваша святая комсомолка, отдавшая свою короткую жизнь, за то чтобы жили вы...



nothing is true - all is allowed
Он выплыл из ниоткуда... я отчетливо помню тот первый раз когда я здесь оказался. Это был промозглый осенний вечер, вокруг давно уже стемнело, но кому-то показалось этого мало, и он добавил молочную взвесь тумана. Здания домов небольшого провинциального городка, откуда я выезжал, грудились размытыми темными контурами, и светились грязно-желтым светом окон, редкие прохожие, ежась, медленно брели прочь с улиц. Я возвращался домой на машине, и мне нужно было в другую сторону, но мой попутчик, дернув меня за рукав, пьяным голосом, устало произнес: "Поехали так. Так будет короче. Я знаю дорогу". Не доверять ему не было причин, а возвращаться и делать довольно большой крюк по тогда еще малознакомому городишку, мне не хотелось - было одно желание, оказаться скорее на трассе, и в конце концов уже вернуться домой. Постепенно дома мельчали, потом редели, а затем и вовсе исчезли, и моя машина оказалась на узкой асфальтовой дороге, по обочине которой, росли примечательные, уже облетевшие деревья. Чем же оии примечательны, спросите вы. Они примечательны были для меня, может кто-то и не обратил бы на это внимания, но мой воспаленный взгляд, выхватил эту особенность и смог вычленить, среди прочих странностей, окружавших меня в тумане, то что деревья, были кем-то обпилены, таким образом, что они все стали напоминать цифру "четыре". Так получилось что по жизни у меня много связано с этой цифрой, она преследовала меня, она была со мной, и по итогу стала, наверное любимой, ну или во всяком случае приметной. И понятно что мимо такой странности, я не смог бы просто проехать, и не обратить на это внимания. "Четверочки", медленно проплывали за окнами моей машины, своими черными остовами, в сгущающемся тумане, осеннего позднего вечера. Еще пять минут езды, и туман стал настолько плотным, что обочина просто исчезла, словно растворившись в белой кислоте. Только и видно была разделительная разметка дороги, с упреждением пару метров, по ней я и ехал, километров 30-40 в час, боясь вылететь за пределы, спасительной асфальтной ленты, которая то и дело петляла, или уходила резко вниз, а затем круто вверх. Что творилось за пределами дороги, рассмотреть было невозможно, не в этот раз. Хотя как оказалось в последующем, а по этой дороге я потом ездил очень много, и она стала моей самой любимой - посмотреть там есть на что. Красивые белорусские пейзажи, с гигантскими, высокими тополями, склонившимися в виде арки над самой дорогой, петляющие речки, дикие яблони, цветущие белой пеной по весне, колыхающиеся волнами поля спелой ржи, разноцветье и высокие травы, глухие леса и много всего прочего, что заставляет замирать сердце от восторга. Но, как я уже говорил - не в этот раз. Дорожная разметка, мелькает замысловатой морзянкой перед глазами, где нет ни одной точки а лишь тире и длинные прочерки. Мой попутчик уснул, его храп, где-то справа, разбавлял глухой рык мотора. За те сорок минут езды, нам не встретилась ни одна машина, ни одна деревенька (тогда я их не увидел из-за тумана, на самом деле они там есть, не много но все же), и загипнотизированный этим видом, и устав от концентрации, меня начал пробирать мандраж, мне показалось что я езжу по кругу, словно заблудившись в лесу, или как мотоциклист в шаре - за все это время ничего не произошло, картинка была одна и та же. Страх беспокойства, холодными щупальцами, прокрался в область сердца, и побежал неприятной дрожью по всему телу. Я уже клял про себя, своего попутчика, который посоветовал поехать именно так, лучше было вернуться, и уехать привычным, знакомым маршрутом, нежели брести в неизвестность, ночью в тумане. Но к слову, еще спустя минут десять туман начал редеть, и вдоль дороги, вновь появились темные, размытые силуэты деревьев, и мутные пятна кустов. Ехать стало чуть легче и комфортнее, обзор увеличился. И именно в этот момент, откуда-то спереди, из тумана выплывает огромная бетонная надпись "Боль". И вновь страх и ужас охватывает и сковывает мою душу и тело. Словно я нахожусь в каком-то дешевом фильме ужасов, с минимум спецэффектов, где накручиваешь себя сам, из-за самого действия и обстановки. Мои руки с остервенением вцепились в руль, нога застыла на педали газа - я обречен въехать в неизвестный и пугающий город боли. На ум сразу же пришел, почему-то "Город греха". С его мрачной, местами готической атмосферой, и маниакально озабоченными жителями. Другие люди в этом месте жить не могут. Здесь должны жить те кто боль причиняют, и те кому боль приносит наслаждение. А редкие, случайно забредшие путники, отсюда не выбираются уже никогда, они становятся жертвами первых, но не являясь вторыми ломаются и погибают. Моя машина, неотвратимо движется вперед, повинуясь фатализму, ее хозяина. Надпись наползает, своей монументальностью, чуть ли не душит, и в какой-то момент я понял что прочитал эту надпись неправильно, я не заметил впереди еще одной буквы, "Оболь". Стало ли мне легче? Нет - не думаю. Боль или О, боль, разница для меня была несущественна, а может и того хуже, кто то восхвалял боль - О, боль!. Жутко, но неотвратимо.

Его трудно было назвать даже городишком, это скорее поселок, поселок городского типа, или по-просту "гп", или же как говорил некогда мой мастер и наставник по фотографии - говно поселок. На городской тип он не тянул. Одна школа, одна церковь, одна железнодорожная станция, один керамический завод и одна разрушенная усадьба. 2340 жителей. Красоты в этом городе особой нет, уж простите не увидел я ее там ни в тот раз ни в последующие. За городом и вокруг него - да, но в самом городе нет. Словно кто-то специально вырвал ее с корнями, навечно лишив возможности прорасти и расцвести. И я знаю кто это сделал, но не знаю зачем. Это было давно, еще в прошлом веке. Город полностью оправдывает свое "больное" название. Но все же Оболь, стала для меня близка, и даже очень близка. Я проникся этим городком, его бесцветностью и угрюмой молчаливостью. Его отсутствием красоты. Почему? Это другая история, и я конечно же ее расскажу. И может быть, вы поймете меня. Мои чувства... мои мысли...

nothing is true - all is allowed
Я хотел бы стать для тебя твоей сигаретой, и чтобы ты, так же жадно, вдыхая мой дым, с такой же жадностью убивала себя мною... мне кажется это романтично...
Я хотел бы проскользнуть по твоей трахее, через бронхи к альвеолам, оставив после себя след смолы и налет сажи, раствориться в крови, связывая гемоглобин, и лишая его возможности переносить кислород, и совершить путешествие чрез трепетное сердечко, аорту, прямиком в мозг... может там, я в конце концов пойму, что я для тебя значу, и зачем это все...
Я хотел бы тебя убивать, так же как сигарета - медленно и незаметно... с каждым вздохом...
Я хочу чтобы моим ароматом, пропитались твои волосы... чтобы твои пальцы пахли мною... мне необходимо касание твоих губ, и след твоей помады на моем догорающем теле... такой красной, как кровь... с запахом переспелой земляники... мне хочется чтобы порыв ветра, подхватил опадающий пепел, и швырнул его, о твое милое личико, и я бы смог скользнуть рассыпаясь серой пыльцой, по твоей нежной щеке...
Я хочу поселиться в тебе злокачественной опухолью, которую не сможет уже удалить ни один онколог, и стать причиной твоей... ЖИЗНИ... я хочу стать для тебя, причиной жить...
Прокуривай легкие, проспиртовывай желудок, и увлажняй чужим семенем свое влагалище... только живи... я буду тем, кем ты захочешь...
:squeeze: :dance2: :lastkiss:

nothing is true - all is allowed
Похоже что это уже стало нормой - выходя из дома одевать на себя "намордник"... Почему-то подумалось "Намордник Нарциса".... Браво Ян... Нижайший тебе поклон, и пухом земля... Конечно же это не намордник в прямом смысле этого слова, это кусок ткани, который защищает меня от летающих в воздухе микроорганизмов, чихающих и кашляющих прохожих, и успокаивающий и до того взвинченные нервы... Режим самоизоляции, во времена COVID 19, выматывает своим бездействием, и даже не бездействием, а возможностью действовать. Можно просидеть дома день-другой, даже неделю и две, но потом тебе хочется выйти... Нет не к людям, а просто выйти, почувствовать что ты еще жив черт побери, а не похоронен в стенах собственной квартиры. И ведь выходишь... осторожно дотрагиваешься до кнопок лифта, ручек дверей, и сразу же трешь руки дезинфицирующим средством, а затем короткими перебежками до машины, словно под обстрелом, боясь повстречать хоть кого-нибудь на своем пути. Ближе чем на два метра не подходите, и будьте покойны, я к вам тоже не приближусь, не те времена знаете ли... Нет, я не параноик, просто не хочется рисковать лишний раз, хворь конечно не настолько смертельна как та же "Испанка" или "Сибирская язва", но прецеденты есть, и я не хочу попадать ни в группу риска, да и вообще ни в какую группу. Поэтому, пожалуйста, держитесь от меня подальше, и я буду вам благодарен.
А ведь если задуматься, то для больных агорофобией ничего не изменилось, они как сидели дома, боясь выйти на улицу, так и продолжают в нем сидеть, и наверняка им в сто раз обиднее подцепить эту злоебучую пандемию не выходя наружу, а просто от случайно пришедшего навестить товарища, или доктора, а может и просто курьера, который привез им еду. Вся эта ситуация, отличная почва для социофобов, им не нужно контактировать с людьми, ссылаясь на эпидемию. Да и посылать всех можно куда подальше с их вопросами и предложениями. "Почему вы не пристегнуты за рулем?" "А для тебя это сейчас главная проблема?" "Нам нужно снять показания счетчиков, впустите нас пожалуйста" "Э нет, я дома, но не пущу вас, ибо я боюсь, и страх мой узаконен". В кои то веки, мой страх принял силу закона. Мне разрешили бояться и остерегаться на законном уровне.
Еду по городу в машине, здесь наконец-то можно снять маску, и не дышать непонятным запахом от залежавшейся ткани или марли, а ароматом автомобильной "вонючки", которую так долго и тщательно выбирал накануне. Еду и смотрю вокруг - машин не так уж и много, людей и того меньше. Половина из них в масках-намордниках. И ведь это замечательное средство не только от кашля, чихания и разлетающихся во все стороны, праздничным салютом, вирусов. Эта маска отлично скрывает ваши эмоции, а иногда и слова. Есть такие слова которые не пропускает эта маска, являясь своеобразным фильтром. А вот другие, более жесткие, наоборот из нее выходят легко и свободно. А еще в это время, хорошо было бы быть грабителем банка, и ты мог бы идти на свою работу, ни кого не шарахаясь, а просто в маске. Этакий ковбой из средне-европейского запада. Настоящее раздолье для маньяков - их никто не узнает и не опознает. Да и вообще, в данном случае, маска ограничивая, дает нам некую степень свободы и безнаказанности за свои некрасивые поступки, если только совесть вам все же позволила их совершить. Ситуация схожа с общением на каком-нибудь Интернет-форуме, когда никто не знает кто же ты на самом деле есть, и тут перед вами выбор - остаться собой, или стать другим. Можно быть всемогущим богом, или последней сволочью, вы останетесь инкогнито. А если останетесь собой... что ж... выбор то вам был дан... решайте сами...
Молоденькие девочки в "намордниках", они у них не из простой медицинской марли, они блатные, гламурные и привлекающие внимание. У кого-то что-то написано, типа протеста против вируса, или что-то жизнеутверждающее, у других нарисовано. Но даже тут девочки остаются девочками, красота не только под маской, но и на маске.
А настанут ли такие времена, когда маску снимать будет вообще нельзя? А ведь мы можем до такого и дожить. И поцелуи сквозь четыре слоя марли, просто чтобы показать что ты человека любишь.
Сегодня вспомнился старый советский фильм "Через терни к звездам", там прилетевших землян, на чужой планете, встречал оркестр в противогазах и с играющими патефонами в руках, потому как была убита экология, и шли кислотные дожди. Ну а у нас вирус... хотя идея не плоха, противогаз и патефон в руках... в этом что-то есть... нужно срочно заявить о себе таким образом народу... этакий перформенс с моим участием... хотя... идея то не моя... а проигрывать то что уже кем-то было сыграно... не знаю... ведь молодое поколение не видело же этого фильма, может они сочтут это интересным... не знаю... я сомневаюсь... а вот в чем я абсолютно не сомневаюсь так это в том что...
Нужно сшить маску чумного доктора, это сегодня вновь актуально... а может она останется актуальна во все времена?

nothing is true - all is allowed
Третий день болит голова. Боль подкрадывается тихо, и осторожно. Она не бьет со всего маху лицом в асфальт, не хлещет наотмашь по щекам - она пробирается внутрь черепной коробки, как едкий дым при пожаре сквозь щели. Ты пытаешься их заткнуть, но тонкие струйки угарного газа неумолимо просачиваются внутрь. С таким же успехом можно этот дым просто пропускать сквозь свои пальцы. Вот и боль, просачиваясь наполняет голову своим выматывающим зудом и пульсацией. С чего вдруг? Ведь вроде уже давно не болела голова, или все заново, все сначала?
А даже если и так, разве это так уж и страшно?
Вирус шагает по планете, непонятно где зародившийся, неизвестно кем впервые подхвачен... Все циклично - если не войны то великий мор, если не голод, то природный апокалипсис, если не астероид то вселенский потоп... Земля избавляется от вшей на своем теле, с божьей ли помощью, или по законам вселенной, это уже не важно. Как только нас становится слишком много, она уничтожает нас. Вот и сейчас, люди лежат пачками в больницах, и чуть меньшими пачками уже в моргах. Конечно же не первая мировая, и даже не вторая, но... много, черт побери... достаточно много людей мрет от этого вируса, и это за порогом 21 века. Мы не можем найти противоядие, лекарство, вакцину. А если посмотреть более внимательно, то мы до сих пор не можем понять что такое вирус. Это не живой организм. Он не дышит, ни ест, ни пьет, ни испражняется. Но он почему-то "живой". По сути это только код, в оболочке, который может "жить" только внутри живой клетки, перестраивая синтез ее белка. Я не понимаю, равно как наверное никто не понимает... Или если взять грибы, ведь это отдельное царство, не похожее на остальные вообще ни как. А лишайники? Ведь это два организма - водоросли и грибы. Казалось бы что это невозможно, но они существуют. Мало того, живучести лишайников можно только позавидовать, вот уж кто переживет всех и вся. Где-то читал, что на обшивке космической капсулы, которая была запущена ракетоносителем, находилась плесень, и после пребывания в космосе, она не только не погибла, но стала еще более сильной и живучей. Браво плесень. Ты гнездишься в сырых углах ванной комнаты, ты покрываешь собой загнивающие фрукты и сохнущие корки хлеба, ты селишься в легких, и тебе все равно где и на чем жить. Ты просто живешь. Выживаешь и становишься сильнее. Нам бы так... Наверное ты тот самый организм, который будет последним на земле, вплоть до того момента, когда жар от солнца, не сожжет нашу землю. И вот тогда то будет уже и не важно, кто был сильнее а кто слабее. Вот тогда то и перестанут существовать земные вирусы...
Но не факт что они не отправятся бродить по нашей галактике, выискивая себе новый дом, в телах других форм инопланетной жизни.
А вот еще одна мысль - вирус живет только в живых клетках, и своей жизнедеятельностью убивает весь организм своего хозяина! Зачем?!!! А ведь мы похожи на вирус, ведь мы точно также убиваем не только друг друга, но еще и нашу землю. После нас хоть потом...
Великий пир, во время чумы...

nothing is true - all is allowed
Все слова и души пусты, искореженный остов сознанья
Мы бредем туда где кресты, где находят себе покаянье...
Изуродовав ближних любовью, своей похотью наградив
Мы умываемся утренней кровью, выпивая аперитив
Тот коктейль на паленой водке, со слезами мольбы вперемешку
Прочищающий мозг и глотку, выжигающий совесть в спешке...
Все слова и души пусты, нет в них толку и нет сознанья
Я пишу своей жизни листы, оставляя их на закланье

nothing is true - all is allowed
Если попросить любого из людей, представить себе что-то из ада, то будьте уверены, они представят это, весьма мерзким и отвратительным. Что-то с паучьими мохнатыми ногами, многоглазое, с зубастой пастью и капающей слизью. Такова наша сущность - то что нам должно быть омерзительным, мы наделяем самым отталкивающим и страшным. И тому масса примеров из жизни, ну например, запах гниющего мяса, но расскажите об этом мухам, этим ангельским птицам помоек и пустых глазниц, для них лучше запаха нет на свете, потому что он дарует не только пищу, но и саму возможность продолжения жизни. Но все же, если в аду есть цветы, то какие они? Ведь не обязательно же это должны быть ядовитые лианы с шипами и крючьями. А вдруг это нежные, небесно голубого цвета орхидеи, или же обычные полевые ромашки... В ужасающем необязательно быть ужасным. Адский холод, вполне возможно не сильнее Сибирских морозов, на которых застывают свеже слепленные пельмени, а раскрасневшиеся девки, уплетают за обе щеки, сдобные кренделя. Адское пламя? Я не думаю что оно горячее огня под закипающим чайником. Да и вообще, почему все должно быть гипертрофировано? Сгореть можно в любом огне, не обязательно доводить его до ядерной реакции, точно так же как и замерзнуть можно и при нуле градусов. Если же взять цветок мака, то сколько ассоциаций у вас возникает? Прежде всего, первая же ассоциация будет с опием, маковым молочком, с маковой соломкой, "пластилином" и так далее. Да, даже в прекрасном мы можем найти отвратительное, и в этом нет нашей вины, потому что вдолбили нам это в некогда светлые головы. И вот уже обыкновенный трепещущий на ветру цветок, для нас становится символом зла. Но позвольте, для наркомана это чуть ли не божественный цветок. Ну тогда тем более зло, ведь что хорошо наркоману, простому человеку не в жилу. И этот простой человек, тот что не пускает по вене расширители сознания, только глянув на алую как кровь головку мака, почувствует некий животный страх и опасение. И он даже не задумывается что тот же мак используется в кондитерских изделиях, да и в медицине он спасает тех у кого не выносимая боль. А ели на него посмотреть не зная всего этого, а так, словно впервые увидел? Ведь он красив... не правда ли? Так может ад устлан полями вечно цветущих маков? Может быть.... во всяком случае очень подходит для этого, в свете того скольких этот цветок свел в могилу... или скольким спас жизнь, которую и спасать то не стоило... а к черту!
Здесь будут расти цветы ада... Тут будут цвести сады зла...

:facepalm3:

:bravo:

nothing is true - all is allowed
Как думаешь, там темно? Насколько там темно? Как ночью?.... Да... как ночью... если только не приближаться близко к звездам.... к тем парным шарам горящего гелия, или железа... тогда можно ослепнуть... почему парным? Потому что наше солнце, это скорее исключение из правил - мы живем в системе циклопа, обычно звезды бродят парами... Впрочем в жизни тоже так бывает, не каждому суждено найти пару... Нет не нужно говорить про половинки, каждый человек уже самодостаточен. Дополнить его может только полная ему противоположность, или погасить. А звезды... Они такие звезды.... Не подлетай к ним близко, чтобы не оплавился воск на твоих крыльях... чтобы не ослепнуть... иначе ты так больше ничего и не увидишь... А что если крылья сгорят когда я все же близко пролечу возле какой-нибудь звезды? Я упаду?.... Нет... Там не возможно упасть, впрочем и лететь тоже не представляется возможности... все относительно... ты можешь плыть в потоке фотонов, частиц и магнитных полей, кварков, ионов, нейтринов и космической пыльцы... а можешь просто висеть в пустоте... хотя пустоту невозможно назвать пустотой если в ней есть хоть что-то, и даже если в ней ничего не будет кроме тебя, значит это уже будет не пустота. А разве есть "Абсолютное нет"? Даже не вакуум, а вакуума отсутствие, даже отсутствие пустоты... Разве есть "Абсолютное НЕТ"?
Я расскажу тебе то что знаю... я расскажу тебе о том, что не дает мне покоя... я расскажу тебе о том, что примерило меня с жизнью...
Если постараться выпрыгнуть за пределы своего разума, то можно совершить путешествие за край... сквозь туманности и пояса астероидов, сквозь хороводы планет и их лун, звезд и блуждающих душ... и пролетая третий парсек, от последней галактики на право, аккурат возле брошенного кем-то окурка, обернись назад, потому что ты покинул пределы нашей вселенной, и тебе останется совсем чуть-чуть центиллион три секунды, со скоростью света, до АБСОЛЮТНОГО НЕТ, и там, на самом краю, ты увидишь два божества в любовном соитии...
У всего есть пара, даже у однополых и бесполых, а тем более у божеств. Но прошу тебя - не потревожь их, и не спугни. Их соитие рождает не только миры и галактики, оно поддерживает любовь в нас...
Но, откуда ты знаешь об этом?
...я знаю... иначе все становится бессмысленным... поверь...
... ...... ........... ................. . . .



nothing is true - all is allowed
Вы когда-нибудь убегали от чего-то или кого-то во сне? Помните то бесящее чувство, когда бежишь так медленно, словно ноги спутаны вязкой жижей, или кто-то снял вас на кинопленку, а затем специально, будто издеваясь прокручивает ее на замедленной скорости...
(вспомнилось, случай из моей жизни) Ночь, июль месяц, где-то на задворках глухой деревеньки в три двора, на берегу небольшого озера. Нас трое - я и два моих (?), я не знаю как их назвать, ну один то точно только знакомый, а вот второй, когда-то я считал его другом. Но жизнь расставила точки над "Ё" по своему усмотрению, и он оказался просто знакомым. Значит двое знакомых и я. Ночь теплая, даже слишком теплая. Вокруг ни "ветринки", лист не шелохнется, травинка не качнется, большая желтая луна поднимается над противоположным заболоченным берегом. В деревне все давно спят, ложась видимо с курами, а вставая с петухами. Сейчас что-то около часа ночи, мы ехали сюда не очень то и долго, минут пятьдесят, на старенькой машинке. По дороге умудрились зацепить бампером перебегающую дорого лисицу. Выжила ли она? Не знаю. Жалко ли мне ее? Да. Мне жалко практически всех живых существо, после одной истории, которая произошла со мной еще в детстве. Ни для кого не секрет, что особым развития мозга большинство детей не обладают, не будем брать гениев, я сейчас говорю именно о большинстве. Мое детское развитие было таким же - игра в футбол на проезжей части, лазанье по надломленным сукам старой засохшей вишни, перебегание дороги перед едущим автобусом "Икарус" (в детстве я читал это название как "Скапиг"), просто чтобы выяснить успею или не успею, и еще много всяких безумно-бездумных поступков за которые мне до сих пор стыдно перед самим собой. Чёрт! Пока это писал, вспомнил еще несколько. Может быть когда-нибудь расскажу и их. Был среди них и такой, когда я лишал жизни тех кто слабее, в основном это всякого рода земноводные, и насекомые. К нашему дому, а точнее к калитке нашего дома, вели старые деревянные ступеньки, под которыми поселились муравьи, это были не какие-то большие, лесные муравьи, нет, обыкновенные мелкие песчаные твари, таких можно встретить повсюду если внимательно посмотреть себе под ноги. И вот я сижу на этих ступеньках, со своим соседом, пацаненок старше меня на четыре года, и по совместительству, кажется, мой троюродный дядя, и мы молотком стучим по пробегающим на досках муравьям. Это была такая забава. Для нас тогда жизнь, или даже момент жизни, не имел ни какого значения. Мы еще не понимали само существование живого организма. Нам было забавно смотреть как опускается стальная небесная кара, на мелкое тельце шестилапого пехотинца, как через минуту к нему подбегал собрат санитар, и пытался вытащить изуродованное тело бойца с поля боя, но тут же получал удар стали по себе, от двух "недобожеств", вершителей муравьиных судеб. И так долго, пока вся доска не превращалась в усеянное размозженными телами муравьев, некое поле всегда проигрышного боя. Вам кажется это несущественным? Мне тогда тоже так казалось. И то право, чего же здесь необычного, этих тварей гибнет каждый день не то что сотни, а сотни тысяч, под ногами людей, колесами машин, копытами скота или диких животных. Чего жалеть то, ведь это же жизнь. И вот однажды, я прихожу к своему соседу и говорю: "Лешка, пойдем бить муравьев". А он мне отвечает: "Не пойду. Я вчера сидел, и думал. Вот бежит муравей, и я его убиваю. А ведь у него есть семья, у него есть мама и папа, у него есть дети, и он к ним бежит, а я его убил! И он уже не придет к ним, никогда... Понимаешь?". И знаете, я понял... в тот момент я осознал весь страх происходившего с нами. Не нужно думать что, я действительно думаю что у муравьев есть социальная иерархия на манер нас людей, я не настолько идиотично инфантилен, и прекрасно знаю как все устроено. Но если наделить кого-то или что-то смыслом существования, то невозможно будет причинить вред ни кому на земле. Вы не сможете даже подвинуть ногой, мелкий камушек, лежащий на дороге, потому что он СУЩЕСТВУЕТ! И его существование, или даже если хотите его ЖИЗНЬ, не лишена вселенского смысла. Жаль что об этом не задумываются вершители мира. Для них мы все муравьи, а они обделенные состраданием и пониманием, великовозрастные дети. Но я продолжу свой рассказ...
Ночь... Озеро... мы входим в него, таща на себе здоровенную крыгу, и начинаем "прочесывать" местный камыш. Ни хрена нам не попадалось, одна мелочевка, рыба ушла из берега,и может оно и к лучшему. Вот уже половина озера за спиной. Я перешагиваю в воде по "ананасам". Ощущения не передаваемые. Собственно это ни какие не ананасы, а корневища кувшинок и лилий. Ананасами назвали их мы, для удобства, похожи они на ощупь на эти самые иноземные овоще-фрукты. Становишься на такой ананас, и он медленно начинает уходить на дно, под весом твоего тела. Далеко ли это дно? А шут его знает, никто из нас не доставал его, может его там вообще нет, а лишь сплошная трясина. Еще один шаг на очередной "ананас" и есть всего две секунды, чтобы нащупать ногой следующий, пока этот медленно тонет, утягивая за собой и тебя. Мы в одежде, в сапогах, по шею в воде, плыть не возможно, мешает все, и водные заросли, и триклятая крыга, и вода в сапогах. Но впереди показывается просвет - заросли камыша и кувшинок кончились. Я спрашиваю своих знакомых - а дальше как? И мне отвечают что дальше нужно вплавь, тут не много метров 400. Ну нужно так нужно, не поворачивать же назад, к тому же очень не хотелось повторять то же безумство с ананасами еще раз, играя каждый раз в повезет не повезет, или как в детстве с автобусом перед которым я перебегал, успею или не успею. Я ложусь на воду, и начинаю плыть. Усиленно гребу одной рукой, а второй держусь за крыгу, перебираю где-то внизу ногами не чувствуя ни дна, ни вообще ничего. Через несколько минут я понимаю что на самом деле я не плыву, а барахтаюсь на одном месте, не продвинувшись вперед даже на метр. Что за нафиг? Меня уже начинают покидать силы, но благо берег рядом, до него буквально можно дотянуться рукой. Я говорю буквально, потому что это так и есть. Я протягиваю руку к растущей на берегу тонкой и чахлой березке, чтобы удерживаясь за нее отдышаться. Хватаю тонюсенький ствол и... березка медленно уходит под воду, вместе с островком на котором росла. Волосы начинают шевелиться на моем затылке. Тут нет берега, это все обман, это зыбкая, зловонная трясина, вечно голодная и алчущая. А над нами уже бледная, молчаливая луна, смотрит на все происходящее с какой-то нежной отстраненностью. Я кричу, что здесь какая-то хрень, тут нет дна и нет берега, тут не возможно выбраться. Опускаю руку под воду, и понимаю почему я не мог плыть. Мои ноги спутаны в каше мелких нитчатых водорослей. Они везде, они повсюду, они спеленывают мои ноги, а теперь еще и руки, не давая пошевелиться, я словно муха попавшая в сеть к пауку, и каждое мое движение усугубляет ситуацию еще больше. Холодный страх, и паника. Я понимаю что уже не выберусь из этого милого, уютного ада. Я с трудом помню, что происходило дальше, каким-то чудом я все же нашел в себе силы, и с молотящим сердцем, задыхаясь и ныряя чтобы освободиться от растительной сетки, я все же доплыл со своими сотоварищами до очередных зарослей "ананасов". Боже, как же они прекрасны, как же это здорово стать на него, и две секунды стоять просто нащупывая очередную ступеньку над бездной трясины...
Мы выбрались на берег, начинало светать, солнца еще нет но уже загорается тонкая полоска рассвета, на траву легла обильная роса, смолкли кузнечики, и стали слышны голоса первых, проснувшихся птиц. Я стою мокрый, дрожащий то ли от холода, то ли от нервного перенапряжения, и не могу остановиться от истерического смеха, а в голову приходит мысль - ведь я мог так и не увидеть этот рассвет, да не только этот, а вообще любой другой, который будет еще в моей жизни. Сейчас я мог бы болтаться в этой зеленой, вонючей взвеси, кормя своим телом рыб и личинок...
Сегодня мне приснился сон, я в нем не убегал, я в нем дрался. Дрался так же медленно и спутанно, как и убегаешь во сне. Опять эта взвесь, только не в воде а в воздухе, только невидимая, только неосязаемая, просто сковывающая. Мой каждый удар был как поглаживание попки милой девочки в любовных ласках, а должен был быть хлестким и разрушающим. Стальной молот, со сбитыми в кровь костяшками. Но нет.. нет... все как в замедленном фильме... через силу и "не могу"... по долговязому противнику, который лез ко мне целоваться, и его удивленное лицо в момент моего недоудара, и распаляющаяся злоба от происходящего...
Фрейд... это все Фрейд... он прав как никто другой, все наши сны это только то что мы видели, или о чем слышали а моежт думали накануне.... Но почему же ты не объяснил вот эти невозможности бежать и бить? Это что? Что за скованность? Да что за херня?
:duma2:

@музыка: Душа Леонид Федоров – Весна

nothing is true - all is allowed
Почему так? Ведь не может же такого быть, не может это все произойти... Вы не задумывались над тем, что в нашей голове уже выстроена собственная жизнь. Мы точно знаем, ну или во всяком случае надеемся на то, что будет так, как мы это себе представляем. А точнее, не будет такого, какого мы не хотим. Я ехал вчера на машине, и видел аварию - глупую, непонятную аварию, одна машина столкнула другую в кювет, выезжая на малой скорости под прямым углом из прилегающего поворота на скоростную трассу. Как эти машины встретились, я не могу представить - одна несется с бешенной скоростью, и ее сталкивает машина которая еле катится... но такое случилось... А сегодня когда ехал еще одна авария, кто кому не уступил или кого занесло непонятно, проезжая вижу что черная "Бэха" лежит на водительском боку, и из нее выпрыгивает пассажир... рядом люди, все живы и никто даже не пострадал, но... они ведь не думал что это произойдет именно с ними. Или вот еще пример - всеобщий психоз о новоявленной пандемии. Ведь кто-то заражается ею, и умирает от отека легких, и ведь он даже представить себе не мог такого исхода, а получил. Про онкологию отдельный разговор - идешь на КТ или УЗИ, или рентген, и только одна мысль - "Этого не может быть. Это не со мной. Как же так, почему я? Ведь ни каких предпосылок, ни генетических, ни по образу жизни. Почем именно я?"... А ведь никто не сможет ответить на эти вопросы... Вообще никто. Иногда просматривая ту или иную новость в Интернете или в новостях по телевизору, ловишь себя на мысли - слава богу что это не со мной случилось, не дай бог. А ведь тот кто там, за стеклом монитора, он ведь тоже так думал когда видел вот также других, и наверняка говорил те же слова, а потом бац и сам оказался на их месте. Но почему? Почему именно я? Почему не кто-то другой? Да ни хрена подобного, не лгите вы сами себе, вы не думаете "Ах как хорошо что я этим заболел а ни кто-нибудь другой", вы думает о том что, почему какой-то ублюдок, которому и жить то не нужно было бы, живет и здравствует, а вы тут загибаетесь... что за вселенская несправедливость?
Ведь есть, есть подлецы и негодяи по жизни. Причем эти "люди" таковыми являются для большинства. Понятно что кто-то любит и их, и для кого-то эти люди являются их сыновьями и дочерьми, а они сами родителями для кого-то другого, и вполне возможно что на них не могут надышаться...
"Даже если весь мир будет против тебя, я буду стоять рядом, и подавать тебе патроны". Эх Ева Браун... а ведь ты знала кем является твой кумир и любовник... и ведь ты его любила... тебя же никто не заставлял его любить... а как меняется отношение когда ты находишься по разные стороны баррикад. Александр Македонский это великий полководец... ага, как же, расскажите это тому мальчику или девочке, отца и мать которых он затоптал своими лошадьми. И погибая под копытами, они может так же думали "Почему именно я? Почему это все со мной?".
Сегодня был за городом, и видел как аисты выгибая свои шеи щелкают клювами в гнезде, как заливается скворец, сидя на макушке старой яблони, как какая-то яркая птица, с переливистым свистом ухаживает за своей подругой, и возникла мысль - а зачем? Зачем они это все делают? Многие биологи скажут, это батенька инстинкт. Да к черту ваш инстинкт, что такое этот ваш инстинкт? Программа что так нужно делать? Кто написал эту программу? Покажите мне этого программиста! Они вьют гнезда и ухаживают за своими партнерами, а потом высиживают яйца, и выводят птенцов, кормят их, учат летать, и... потом цикл повторяется... Но зачем?
На память приходит случай увиденный мною пару лет назад. Пара голубей. Один с раздутым зобом, по всем повадкам самец, кружит возле мимо прогуливающейся подружки, а то не особо на него обращает внимания. Так продолжается пара-тройку минут, и это курлыканье и запрокидывание головы пернатого ловеласа изрядно забавляет, и заставляет улыбнуться. Как откуда не возьмись возникает машина, которая переезжает голубку... и только сизые мелкие перышки взвились из под колес удаляющегося автомобиля. Только что охваченный пылкой страстью самец две секунды помедлил, увидев произошедшее, затем развернулся, и принялся склевывать с асфальта шелуху от семечек... не судьба видать... программа дала сбой... ни сожаления, ни жалости, ни слез... Птичий грех? Ну нет, это другое - это эталон всеобъемлющей любви, которой покорны все возрасты, размеры и родственный связи. К слову, ваши лебеди не такие уж и верные, они также полигамны как и большинство из нас... из вас... из меня... :bravo:

nothing is true - all is allowed
Как давно это было? Вопрос риторический, если рассматривать его с позиции для кого именно, и вполне конкретный для меня. Если брать этот временной промежуток с момента возникновения нашей вселенной, то можно с уверенностью сказать, что все произошло именно в этот момент, то есть вот прямо сейчас, когда вы читаете эти буквы, а если посмотреть со стороны мною прожитых лет, то это было достаточно давно, мне тогда было 14 лет, вот и считайте. А что же такого тогда произошло? А собственно ничего значительного – не летело по небу никаких комет, поля не выжигал суховей, ни потопов, ни землетрясений, ни каких-либо еще апокалипсисов, был обыкновенный апрельский солнечный день, и была обыкновенная большая перемена, в очень обыкновенной советской школе. Повседневная ученическая суета, переливалась многоголосьем по всему классу, каждый был чем-то занят, кто списывал домашку, кто-то бил кого-то «Географией» по голове, еще один нарисовал на школьной доске мелом большую мишень, и отойдя на несколько шагов, швырял в нее мокрую, пахнущую кислятиной тряпку, показывая чудеса снайперского искусства, а остальные, впрочем, они тоже были заняты, и дела у них были не менее важные чем у первых. Занят был и я. Чем? Сейчас уже точно не вспомню. Я помню только, что класс был залит солнечным светом, за окном звонко текло с крыш, а я стою с парой приятелей на «Камчатке», и о чем-то мы беседовали, о чем-то важном, для нас тогда. Но это важное, перестало таковым быть уже через минуту, как странно порой бывает, что-то важное заменяется более важным, и становится неважным, так случилось и тогда, потому что откуда-то сбоку, как чертик из табакерки, появился он. Это был мой одноклассник, и в нем также не было ничего особенного, мы знали друг друга с первого класса, и не сказать, что мы дружили, но собственно никогда и не ссорились, в общем он олицетворял собой одноклассника в прямом смысле этого слова.

«Смотрите что у меня есть», - с этими словами Васька лезет в карман своих брюк, и достав оттуда потрепанную пачку каких-то карточек, небрежно бросает ее на разрисованную парту перед нами. Те рассыпаются небрежным веером, и мы вокруг онемели от увиденного. Рассеянные по всему классу ученики, словно почувствовав, что возле нас что-то происходит, что-то грандиозное и из ряда вон выходящее, то что нельзя пропустить ни в коем случае, иначе… иначе «что жил все зря», стремглав бросились к «нашей» парте, и вокруг нее моментально образовался, живой клубок из синих пиджаков и черных фартуков. И каждый, кто вновь вплетался в этот клубок, тут же немел, у него открывался от удивления рот, и округлялись глаза.
На голубоватой поверхности школьной парты, пред нашими пораженными взорами, лежали порнографические фотографии. Это были не самые качественные картинки, более того, они были пересняты ни один десяток, а может даже и не одну сотню раз, и перепечатаны в домашних условиях, «подпольно» чтобы никто не увидел, и далеко не профессионалами своего дела. Что-то мутное, с длинными белыми и черными царапинами и кучей фотографической пыли, на каких-то был задран контраст, на других не было резкости, на третьих вообще не понятно было что там изображено. Большинство из них были порнографическими картами, причем из разных колод. Тузы, восьмерки, дамы и шестерки – все в разнобой. Но это не имело значения, почти с каждой картинки, на нас «смотрел» сочный, блестящий член, и черная бездна волос, небритого влагалища. Женщины с сальными взглядами в упор, и похотливые жеребцы, делающие вид на камеру, что их имеют. Волосатые подмышки, лоснящиеся тела, все настолько вульгарно, пошло и откровенно натуралистично, что мне показалось что я почувствовал запах их пота. «Итальянцы», почему-то пронеслось в моей голове. Почему? Не знаю, я ничего не имею против итальянцев, так получилось, само собой. И эти карточки… Это было для нас всех откровением. Воспитанные пуританскими взглядами, когда половой процесс оплодотворения изучается на пестиках и тычинках, когда самый сексуальный урок в анатомии, строение мальчиков и девочек, задавался нам на дом, на самостоятельное изучение, а такой школьный предмет как «Этика», рассматривал только то что, рано или поздно мы обзаведемся семьей, и в этой семье нужно вести себя подобающим образом… а тут… перед нами сочный и твердый хуй…

Васька с видом Самсона, который только что разорвал пасть писающему мальчику, протягивает руку к одной из этих карточек. Он берет в руки что-то для меня непонятное, я никак не могу разобрать что на ней изображено, вижу только, что это туз треф, а дальше мешанина черных и белых пятен. «Что здесь делают люди?», - произносит он, и не дожидаясь нашего ответа, отвечает сам: «Правильно – ебутся». Он бросает эту карточку на стол, и та тут же исчезает в чьих-то быстрых и жадных руках. А я стою ошарашено, не понимая – но позвольте… как… где… где там весь этот процесс? Я не понимаю… я не рассмотрел… а дальше как по команде, со всех сторон к карточкам потянулись руки подростков, хватающие цепкими пальцами только что явленное откровение. А Васька с ужасом наблюдая, как тает на глазах его сокровище, кричит и вырывает эти карточки из «голодных» рук, распихивая по своим карманам, от чего те, и без того изрядно потрепанные, мнутся и треплются еще больше…
Парта в миг опустела, а еще через несколько секунд опустели и руки моих одноклассников. Васька осторожно пятясь от нас, запыхавшись кричит: «Вы что, придурки? Я же вам по секрету! А вы… да ну вас!». Он разворачивается и быстро идет к дверям, а за ним вереницей потянулся ручеек из учеников: «Вась, ну покажи. Ну пожалуйста. Ну мы будем смотреть из твоих рук. Ну пожалуйста, мы не будем трогать. Ну Вась… Ну Ваааааааась…».
Васька выскакивает в школьный коридор, уводя за собой шлейф страждущих зрелищ. Я остаюсь на месте… я не могу двигаться… что-то произошло в этот момент, что-то грандиозное, сравнимое с потерей невинности.
В то время мы не знали о существовании Интернета, а если сказать точнее, то Интернета тогда еще не было. Да что Интернета, о компьютерах мы тогда еще и не слыхивали, и к слову, о калькуляторах тоже. Я из того поколения, которое умножало и делило в столбик, на отдельном листочке, даже помнится был какой-то урок, на котором нас учили считать на счетах, этакий бесхитростный деревянный прямоугольник с натянутой стальной проволокой, на которую были нанизаны, такие же деревянные костяшки. И единственным источником информации, для нас становилась улица, и компания, и от того какая эта компания была, благополучная или не очень, такой степенью достоверности фактов, ты и обладал.
Моя же компания, была в точности по Ницше (маленькое общество, для меня предпочтительнее большого), я и мой закадычный друг, такой же тюфяк и слюнтяй, как и я сам. Мы жили в мире грез, и выдуманных идеалов, я почерпнутых из книг, а он из моих рассказов о книгах. Его единственной прочитанной книгой в жизни, стал «Гобсек», парадокс, но именно эту книгу я так и не прочитал из всей школьной программы. Но нам было комфортно – мы возводили всех девушек до вершин благородных дам, прелестных фрейлин, и утончённых нимф, и были в своих мечтах с ними учтивы, галантны и щепетильны. А тут… Большой, упругий и сочный ХУЙ… Нельзя же так с благородной дамой, ну нельзя же этим и в нее… Нет… поймите меня правильно. Мы не были настолько целомудренны и девственно стерильны, кое-что мы конечно же знали, от других, из неблагополучных компаний, с которыми так или иначе мы иногда контактировали. Знали, что существует такой процесс между мужчиной и женщиной, и что он происходит при помощи гениталий, но… простите… на этих картинках не было гениталий, там были именно пизда и большой, упругий и сочный хуй! Мир перевернулся. Он показал свой оскал, вместо обольстительно нежной улыбки. В ушах звучал голос Васьки: «Ебутся! Ебутся! Ебутся!»…
Но при все при этом, странное щекочущее чувство, затеплилось в низу живота, чувство от которого золотистые мурашки, побежали по позвоночнику, заставляя топорщится еще юношеский пушок. Двоякое чувство – мерзко и приятно…
Прозвенел звонок. Все стали собираться в класс, и рассаживаться по партам, направился и я к своей, которая стояла у окна, самая последняя, самая крайняя, самая любимая и недосягаемая для взглядов учителей.
Последним в класс вошел уже знакомый вам Васька, и как бы предвосхищая всеобщие мольбы о чуде, громко сказал: «Все! Нету у меня ничего! Все отдал! Отдал тому, кто мне это дал!», - и он демонстративно распахнул полы своего пиджака, и вывернул все карманы. «Довольны? Достали уже!». Все с обреченным стоном вздохнули, и не было сильнее скорби в этом вздохе, даже когда хоронили Брежнева, и все фабрики, заводы и тепловозы гудели, в знак прощания с великим генсеком, так вот даже этот звук, казался радостным хоралом, по сравнению с тем звуком скорби, наполнившим класс, после слов виновника всеобщей будоражности. Его провожали завистливыми взглядами, он держал в руках несметное сокровище, он был владельцем сокровенных знаний, пускай на время, но все же… а он… как ни странно, но он шел ко мне, хотя сидел обычно за второй партой на моем же ряду. Поравнявшись со мной, Васька сел на пустующий рядом стул, и косясь по сторонам, не наблюдает ли за ним кто, заговорчески прошептал: «На, это тебе. После урока заберу». Он подвинул ко мне какой-то учебник в обглоданной коричневой обложке, затем подмигнул, и сказал: «Ей не больше пятнадцати лет. Она такая же как мы». Васька улыбнулся, и встав со стула, пританцовывая, направился к своему месту.
А я… я почти не дыша, осторожно, открываю учебник по геометрии, в том месте где странички заметно топорщатся, и не прилегают плотно друг к другу, и из недр гипотенуз, арктангенсов, и тупых углов, выскальзывает прямоугольный листик картона, который легко шелестя ложится прямо передо мной…
…Полутемная комната. На заднем плане окно, и льющийся солнечный свет. Свет проходит полосками тонких и широких лучей, и случайные пылинки искрятся в них манящими светлячками. Справа, также на заднем плане, часть эмалированного таза на грубом табурете, большой белый кувшин стоит на полу, рядом с небрежно брошенным полотенцем. Слева изголовье железной кровати, с тускло поблескивающими металлическими шарами и прутьями, уголок белоснежной простыни, безжизненно свисает, выбившись из-под стеганного, лоскутного одеяла. А посреди комнаты, стоит она. Да, он был прав – ей не больше пятнадцати, и она божественно красива. Она стоит полубоком, почти в профиль. Ее светло-русые длинные волосы небрежно разметались по алебастрово-белым плечам, и изогнутой спинке. Ее почти прозрачные глаза, смотрят в сторону, в никуда, в пустоту темного угла за кроватью, аккуратный носик, подчеркивается контровым светом, тонкой светящейся линией, пухлые приоткрытые губки, длинная шея, высокая девичья грудь, с возбужденными сосками, небольшая темная полоска, указывающая на впадинку чуть обозначенного пресса девичьего животика, и легкий, едва заметный, светло-русый пушок на лобке. Упругая, аккуратная попка, отставлена так, что ее контур вместе с изгибом спины, образовывает идеальную букву «S». Девушка запечатлена в тот момент, когда стягивает с себя коротенькие панталончики с завязочками. Нет, не стринги, не трусики «Танго», таких тогда не было, а именно панталончики… И это настолько естественно, словно ты подглядываешь за ней через замочную скважину. И это настолько прекрасно, что я позабыл обо всем на свете.
Я созерцаю богиню. Я впитываю в себя ее образ. Я запоминаю для себя икону. Проваливаюсь в это изображение юной нимфы, и чувствую ее горячее дыхание на своей шее, я ощущаю запах ее тела. Полутемная комната, с нехитрым убранством, становится райским уголком для заблудшей и страждущей души, тем местом где можно обрести просветление, и счастье. И это изображение, не было картой, на нем не стояло клеймо червей, или пик, оно было чисто и не запятнано. Но самое главное, это то, что эта девушка стояла так, только для меня. На сорок пять минут урока, и всю оставшуюся жизнь, она была только моей.
Весь урок прошел мимо. Спросите меня, что это был за урок, и я отвечу – это был урок, когда я познал счастье. Я был влюблен… безнадежно, беспрекословно, обреченно влюблен…
Может быть, для всего этого понадобился контраст, когда на мою голову обрушилась лавина сальной порнографии, и лишь затем я узрел, образ чистого ангела, столь непорочный, и в тоже время столь интимный, что мне просто ничего не оставалось, как только влюбиться в него. Может быть и так, но этот образ я пронес через всю жизнь. И даже сейчас, мне не нужно закрывать глаза, чтобы увидеть ее. Нет, я даже не пытался повторить эту фотографию, переписывать икону, для меня святотатство. И я больше чем уверен, что именно эта фотография, не пережила больше одного года. Она исчезла, затертая, замызганная, забрызганная спермой и слюной своих временных хозяев. Но в моей душе, она продолжает жить, такой же чистой и непорочной….

21:21

nothing is true - all is allowed
(не пытайтесь что-то понять, и разобраться в написанном, здесь нет никакого шифра и тайного послания - воспринимайте так как это у вас получается, представьте, что вы рассматриваете картину, не задумываясь над тем что хотел сказать художник, она вам либо нравится, либо вас бесит, а может вообще оставляет равнодушным… вот так это и нужно читать)

О чем бы ты хотела сегодня поговорить? О нас? Это весьма неожиданно, но думаю, что столь интимные беседы не для «слуха» читателей, во всех случаях не сейчас, ни в том времени… они еще не готовы… Когда это случится? Может быть завтра… или в августе следующих зим… Не суть, всему свое время, всему свой сОрок. Как землю готовят для того чтобы бросить в нее зерна, так и «зрителю», а читатель это прежде всего зритель… Да, все верно – ему нужно привыкнуть, чтобы хоть что-то понять из того что будет произнесено впредь… Попробуем? Пожалуй,,,

Я в стенаниях безиздохности, на полпути к шелесту граней
В рассмотрении схожестей, низвергающих суть желаний
Я в кипящем котле у бОжества, вырезаю на сердце раны
И дрожащей рукой ничтожества, я лишаю других нирваны…
Мной не свержены прежние идолы, я не стану для вас апостолом
Я всего лишь никчемная суЧность, я всего лишь дрожащий пОд стОлом
Обтекаемый розовой скверной, убаюканный лживыми фразками
Я беснуюсь в блаженстве первых, недоношенных, недоласканных
Мне не нужно иного рая, быть загадочно озабоченным
В жизни прочих незримо играя, оставаться таким же… впрочем…

Шаг за шагом, судьба моя корчится, в мутном омуте, новых глаз.
Шаг за шагом, внутри что-то портится, источая елей для вас
Я безумен в своих изъяснениях, оскверненный немой слепец
И дрожащие ветви осины, это мой терновый венец

«Пей, моя девочка, пей, моя милая, это плохое вино… Оба мы нищие, оба унылые, счастия нам не дано…»….

21:14

nothing is true - all is allowed
Мне грустно, бес…
Мне грустно так, как никогда… Словно что-то грызет изнутри… Ты думаешь это бабочки в животе, прогрызают свои коконы? Это ж какие тогда у них должны быть зубы. Маленькие острые бритвочки, срезающие тонкие ломтики плоти. Да нет же… Нет! Если только я сам не являюсь этим коконом, и пищей для них… но на это надеяться не приходится… а если вдруг так? То, что случится, когда они все же меня прогрызут? Где-то в области Сахасрары, появится дыра, и они выпорхнут из меня на волю? А что если это не бабочки а душа? Что если это она обретает крылья в моем коконе тела, и это она прогрызает путь к крылатому счастью, утопического мифа о рае. Где живет в нас эта душа? Где тот орган, в котором она прячется? А ведь она прячется, не знаю от кого или от чего, но ее не видно, только чувствуешь, как она стонет. Причем, именно стонет и болит… больной душой… Где-то в области сердца? Не очень-то спокойное место для обитания. Вечно ему нет покоя, то забьется в припадке от легкого касания ее волос к твоей небритой щеке, а то оборвется от холодного взгляда. Каково же ей там будет, этой душе? Неуемно, и неуютно. Но да, болит то именно сердце, когда что-то не так. Видимо душа дотягивается до него своими тоненьким лапками, и сжимая мускульный орган, пытается усмирить твою прыть… «Осади назад… не время еще… видишь, как сердечко болит? А я ведь могу сжать и еще посильнее…» Тогда может она живет в животе? Не там ли становится холодно, и кишки завязываются морским узлом, словно ударили по нему паровым молотом, в моменты особой тоски и печали? Но где ей там жить? Не хотелось бы себе представлять дом души, в темной кишке. В конце концов, она же не глист, какой-нибудь… хотя… кто знает, ее же никто не видел… И что же остается? Голова? Именно там, под сводами черепной коробки, в этом каучуковом сгустке нейронов и есть ее дом? Очень похоже на правду – голова предмет темный, и исследованию не подлежит, самое место… темный предмет, для светлой души… Мне грустно, бес… Мне грустно…

19:55

nothing is true - all is allowed
Проживаешь жизнь, словно пишешь черновик, будто будет время переписать начисто… Просыпаешься утром, и проводишь анализ что не сделал или сделал, но не так, и думаешь: «Ну вот в другой раз то я поступлю как нужно, и добьюсь того что запланировал». И что самое интересное, сам начинаешь в это верить, своего рода программирование собственной жизни. Но когда останавливаешься в своем самообмане, то отчетливо понимаешь, что не будет уже второго шанса. Никогда не будет. Никто нам не даст вторую жизнь, и наши детские мечты уходят вместе с детством, а взрослые амбиции со старостью. В школе все было просто – пишешь сочинение, вначале на отдельных листочках, где можно делать поправки и вымарывать ненужное, дописывать необходимое, а потом переносишь все в «чистовик», и буковки в нем ровные, и мысли не играют в чехарду. А в настоящей жизни… она так и остается черновиком. Мы вытравляем из памяти то что хотели бы забыть, мы добавляем в жизнь то, о чем мечтаем, но не всегда это происходит наяву, все чаще только в желаниях и стремлениях. Но все равно где-то на подсознании маячит мысль что я успею все переписать, у меня еще будет время. Да, нет же! Да хрен с два, не будет этого времени! Да оглянись ты на собственную жизнь, посмотри сколько ты всего исписал, сколько подвел под собственную цензуру, а сколько не вместилось в твою жизнь? Вначале ты хотел быть летчиком, потом космонавтом (классический набор мечтаний советского школьника), потом лесничим и жить в домике посреди леса, и чтобы зверушки сидели у твоего порога, как в мультиках, и деревца приветливо шелестели листиками. Когда повзрослел, мечты больше приблизились к реалиям, вначале хотел быть каскадером, потом режиссёр, и уже ближе к осознанному возрасту не мечтал, и даже не то чтобы хотел, просто решил, податься в учителя. Но… не получилось… почему? Это отдельная история, если вам будет интересно, то я и ее могу рассказать, а если сказать короче, то по глупости, или наивности, а скорее безнадежной романтичности.

А по итогу подался в фотографию. Сюда меня привел случай, и случай же меня в этой фотографии и оставил. И я не могу сказать что мне не нравится то чем я занимаюсь, да нет же, так или иначе вся моя работа связана с творчеством, да и как ни крути, хоть какой-то наставник из меня вышел, пусть не по биологии как того хотел, а по фотографии. Но… Мечтал то я о другом… Оно конечно еще неизвестно как сложилась бы моя жизнь, попади я в «Машерку», может мир получил бы еще одного Макаренко или Сухомлинского, а может я бы спился со школьным трудовиком, и моя карьера осталась бы такой же как у большинства наставников в школе. Никто этого не знает. История не терпит сослагательных наклонений. Я тот, каким я себя написал, в собственном черновике. Моя жизнь складывалась из случайностей и несуразностей. Иногда я плыл по течению, иногда греб из последних сил, но по большому счету, все не так, сочинение получилось не таким каким я его себе представлял. И винить в этом некого, точнее есть кого, но что толку. Да, в этом виноват только я, никто другой а именно я. Мои ручки окунали перо жизни в чернильницу дней, и только мои руки, выводили те тропы и дорожки по которым я брел. Но я ведь не один такой. Посмотрите на свою жизнь, ведь только вы в ней автор и режиссер, и в ваших силах что-то изменить, если в этом есть необходимость. Не ищите крайнего, не ссылайтесь на обстоятельства, вы бог и творец собственной жизни, и другой у вас уже не будет, и если боитесь до сих пор чего-то попробовать, или не решаетесь на какой-то поступок, вспомните, что ваш черновик, так и останется черновиком, в конце «урока» вы сдадите на проверку то, что имеете, без каких-либо шансов это переписать…

22:00

nothing is true - all is allowed
Помнишь ту ночь? Облетевшие, и промокшие под ливнем ветви, крючковатыми пальцами, царапали оконное стекло, в тщетных попытках достучаться до наших сердец, взывая к состраданию и сочувствию. И воющий ветер, он выл протяжно, на одной ноте, словно хотел вымотать из нас остатки нервов.
А мы лежим на полу, в освещенной свечами комнате – ты и я, окутанные сигаретным дымом, прибитые теплым хмелем, изможденные обоюдным непониманием, и нам плевать на всполохи молний за окном. Уже плевать… просто нет сил…
Я слышу, как ты дышишь, и нет прекрасней музыки на всем белом свете, чем звук твоего ровного дыхания. Иногда я просыпаюсь среди ночи, и с замиранием, не шевелясь, просто смотрю на тебя, как ты спишь. Я слушаю твое дыхание, и в эти моменты, мне хочется стать воздухом, чтобы попасть в твои легкие, и раствориться в твоей крови, став неотъемлемой частицей тебя, без которой ты бы не смогла прожить и минуты. Мне хочется срастись с тобой воедино, окутывая тонкими нитями вездесущей грибницы…

20:55

nothing is true - all is allowed
Я всегда поражался избирательной способности собственно памяти, хотя может я напрасно грешу именно на свою память, может так происходит у всех. Знаете, такие моменты, когда ложишься спать, и пытаешься полностью вручить свой разум и тело, объятиям Морфея, то сон не спешит к тебе приходить, и Оле Лукойе, не маячит на горизонте со своим потрёпанным зонтиком, напротив, мозг начинает лихорадочно работать, выискивая те эпизоды из жизни, за которые тебе стыдно… стыдно не перед кем-нибудь, а прежде всего перед собой… И ты кричишь своему мозгу: «Довольно! Хватит! Я хочу спать!», а он отвечает тебе: «Так спи, кто же тебе не дает? Я даже припас одну презабавную темку для твоего сна… Помнишь?....»….
Вечеринка в самом разгаре, я со своими одноклассниками у кого-то дома, отмечаем, не помню уже какой праздник, кажется восьмое марта, но не суть. Нам всем по пятнадцать, и мы частенько собирались вот так, мне повезло, у меня был дружный класс. Причем в те далекие времена, нам не нужна была ни водка, ни cannabis vulgaris, мы легко обходились без этих поднимателей настроения, достаточно было магнитофона или проигрывателя, и приглушенного света. А апогеем всего действа, была игра, именуемая «спичка». Это когда становились в кружок, чередуясь мальчик-девочка, и из губ в губы передавалась… да, да… именно она… спичка. Это будоражило, неокрепшие души, разгоняя кровь – непроизвольное, как бы случайное касание губ при передаче этого «палена». Видите ли, в те времена, мы в своем большинстве были целомудренны, хотя конечно же не все, но ваш покорный слуга пошел еще дальше.
Светка хватает меня за руку: «Пойдем играть!». Она тянет меня в круг, и вручая спичку, говорит: «Передавай ее мне». Я покорно зажимаю спичку в губах, и робко тянусь к ее лицу. Она накрывает мои губы своим влажным и горячим ртом. Я чувствую ее язык, он быстрый и нежный, скользит по моим нервно сжатым губам, выписывая такие восьмерки и пируэты, что мое сердце провалилось в область живота… А я стою истуканом, и добросовестно сжимая спичку губами, жду когда же она примет от меня эту эстафету. Так продолжается около пяти минут. Наконец, я чувствую как ее зубки с треском впиваются в древесину спички, и та выскальзывает из моих губ. Светка, отстраняется от меня, молча непонимающе смотрит. Долго… очень долго… А я также непонимающе смотрю на нее… затем она вздыхает и отвернувшись от меня, передает спичку, таким же образом кому-то из моих одноклассников. Я выхожу из круга, и чувствую как кишки в животе сворачиваются в узел, мне непонятно и стыдно, я не понимаю что произошло…
Все просто, в свои пятнадцать лет, я был безнадежно скромен, и не умел целоваться. Но это я понял позже…
Мне стыдно… прости, Светка, ты тут ни при чем…

21:09

nothing is true - all is allowed
Я пытался забыть твое имя, стереть из памяти твой образ… что я только для этого не делал – беспробудно топил печаль в вине, когда сил хватало только доползти до кровати, и рухнуть в нее бездыханным телом, но ты приходила ко мне во снах, и скрежеща зубами, я с остервенением впивался ногтями в бетонную стену, обреченно рыдая и моля тебя не уходить… но сон ни чем не отличался от яви… ты ускользала от меня, как призрачный дым… мои руки не могли дотянуться до тебя, а пальцы хватали лишь сверкающую золотистую пыльцу, оставленную тобой в воздухе… и смех… твой звонкий заливистый смех… как знак моего поражения, в этой нескончаемой игре в «жмурки»… я просыпался в ознобе, и обнаруживал рядом с собой другую, не тебя… и мозг, неторопливо выдавал мне причину ее появления – «У нее твое имя»… и я мстил… я будил ее неистовыми ласками, я награждал ее безумной похотью… все то что, предназначалось только тебе, но тобою было не востребовано, я отдавал другим – бездушно и машинально, словно наказывая их, за то что они посмели носить твое имя… и на утро казалось, что после всего того что произошло ночью, я уже больше никогда никого из них не увижу… но… они приходили… покорно и раболепно… преданно глядя в глаза, снимали одежду и становились предо мной на колени… а я… я распят… распят на твоем «НИКОГДА»… и терновый венец на моей голове, ласкает кожу лебяжьим пухом твоих ресниц… что ж… еще одна ночь… еще одни «жмурки»… еще одна жертва…
Иногда Мессия отрывался, от истекающего потом, и влагалищным елеем, своего очередного апостола, и выбегал в темную, прокуренную кухню, лишь для того чтобы схватить, лежащую на подоконнике, твою фотографию, и со стеклянным взглядом, сжечь ее прямо в своих ладонях, пытаясь вызвать на них стигматические язвы… ты рассыпалась золой наяву… почти также как во снах, и выкуривая вторую сигарету подряд, Мессия возвращался к той, которая носила твое имя, но тобою быть не могла…
Не могла… и не была…

17:10

nothing is true - all is allowed
Вчера возвращался на машине домой, проезжал по трассе, и был уже не далеко от города, когда заметил у себя на рукаве волос. Нет это был не чей-то чужой волос, он упал с моей головы, и это не было какое-то сверхъестественное событие, мол, о ужас, на моей одежде лежит волос! Я просто его заметил, так получилось в тот момент. В общем и целом, ничего серьезного не произошло, и я, чисто машинально не задумываясь, и не отрывая взгляда от дороги, снял его с себя, и поднеся к приоткрытому машинному окну, разжал пальцы, и он подхваченный встречным воздушным потоком, исчез из поля моего зрения. Когда волосок вылетел в окошко, мне пришли в голову довольно необычные мысли… Вот вылетел он, и где-то приземлится, и будет лежать… а как долго? Ну, наверное, пока не сгниет, а если мне не изменяет память, то человеческий волос разлагается в среднем 30-50 лет. Ну пусть это будет 40 лет, все равно до фига. Значит все это время он будет просто лежать… и днем и ночью… под солнцем и в дождь… в туман и даже под снегом… у него появятся свои соседи, я не знаю какие, могу только предположить… может небольшой кустик Лисохвоста, упавшая ветка ольхи, два маленьких камушка, и мелкий осколок лобового стекла, лежащий здесь вообще черт знает сколько времени… и они будут обречены находится вместе, пока что-нибудь не произойдет, то что нарушит нормальный ход вещей. И тут можно было бы додумать, как все это будет происходить день за днем, год за годом, но мысли пошли в другом направлении. По статистике, человек в среднем за день теряет от 100 до 180 волос… и сколько же тогда я растерял их, на чужих подушках, шелковых блузках, в парикмахерских, полях, лесах, реках, озерах? Получается, что практически где-бы я ни был, я везде оставил частицу себя, и весь мир окружавший меня, буквально пропитан мною… точнее он будет нести частицу меня какой-то промежуток времени… и что? Да ничего, просто интересно получается.

18:21

nothing is true - all is allowed
Как же это глупо, травить свою душу легкими наркотиками… сродни «недоубиться»… мне бы такой чтобы от одной инъекции побелели глаза, чтобы разложил мозг на суб-атомы, и уже не было бы ни какой надежды что он сможет генерировать мысли… чтобы наверняка, позабыть о том, о чем до сих пор помнится, что всплывает в самые неподходящие моменты, в основном когда один, и когда ночью… вытравить все это ядовито-зеленым и приторно сладким варом… тонкой иглой… под язык… чтобы сразу… чтобы наверняка в мозг… а потом…
потом собирать себя… по крупицам… по частицам… по атомам… все с чистого листа, с новой строки… возродиться девственно непорочным, открытым для новой скверны… И да! Черт возьми, да!
Пусть она хлынет вновь, в мою душу, своим грязным, бурлящим потоком – пятная и замарывая, оскверняя собой саму сущность чистоты… миллионы безразличных лиц, пустых глаз, липких рукопожатий, лживых фраз, удушающий перегар вожделевшего тебя очередного партнера, так близко и так в лицо… но это возбуждает… да похуй! Это действительно возбуждает! прокуренные легкие, жеманство и кривляние, флирт, похоть, взмокшие от остервенелого секса потные тела, глобальный недоебит вселенского масштаба, где чем больше партнеров одновременно – тем лучше, чем больше жажда власти, тем безудержнее будет веселье в конце… И где самый главный над всем человечеством, вечный вахтер, со своим заскорузлым, риторическим вопросом: «Куда?».
Впитать в себя все это вновь, но…
Только чистым… заново родившимся… на уже грязном, грязь не видна…
Яду мне! Яду!


nothing is true - all is allowed
Помните такую фразу: «Да как ты себе это позволяешь, ведь ты же для него только игрушка!». И сразу же приходит на ум: «А действительно, что это со мной? Он же обращается со мной как с игрушкой». А что собственно, в этом плохого? А если не просто игрушка, а любимая игрушка? Вспомните, наверняка у вас была такая же в детстве, у кого-то это была кукла, у кого-то ослик, у другого обезьянка, у третьего заяц, это даже не обязательно могла быть игрушка в общепринятом понимании, это мог быть любимый рисунок в книжке, или вышивка на полотенце. Но это было для вас самое близкое и дорогое создание – тот, с кем вы были всегда и всюду, в радости и в печали, в болезни и здравии. Вы делились со своей «игрушкой» сокровенными тайнами, «лечили» ее, когда она болела, «укладывали спать», «кормили», наряжали, даже когда вы сами отходили ко сну, то эту игрушку брали с собой в кроватку, и обнимая ее своими маленькими ручками, утыкались своим носиком в плюшевую мордочку, или пластмассовую щеку со стеклянными глазами. И для вас не было никого ближе в эти моменты, и эти «игрушки» не могли вас предать или бросить, они оставались вам верны всю свою долгую или недолгую жизнь, от момента, когда стали вашими, до момента их смерти… а вы помните, как они погибли? Или как исчезли из вашей «взрослой» жизни? Или вы один из тех счастливчиков, кто смог пронести их через всю свою жизнь, и даже сейчас вы смотрите на ту или того, с кем делили собственное детство и целую детскую жизнь, с ее обидами, слезами, желаниями и мечтаниями? Если да, то я вам от всей души завидую. Я свою не сберег.
Но ответьте мне, что плохого в том, чтобы любимому человеку, стать вот такой единственной игрушкой? Быть ближе чем кто бы то ни был, и принадлежать только ему. Разве ж это плохо?

...а вы верили в то, что в новогоднюю ночь, елочные игрушки, оживают и переговариваются друг с другом? и я верил…

...а вы верили в то, что все игрушки живые, и если какую-то игрушку покупают в магазине, то она радуется, а остальные грустят и плачут что их не купили…. Но только по ночам… чтобы никто не видел их синтетических слез… А я верил… И даже сейчас, я не могу спокойно проходить мимо игрушечных отделов, мне хочется их всех купить, не потому что они мне так необходимы… нет… чтобы им не было обидно… и чтобы они не плакали…

…а вы говорите игрушка…




@музыка: Natasha Dance Chris De Burgh