Это похоже на сон… На один из тех многочисленных кошмаров, которые приходят ко мне по ночам… Приходят и проникают внутрь головы, вливаются в мозг, застревают в сознании, окутывают, спеленывают, угнетают… Серый, холодный и липкий туман… Густой словно… нет я не знаю… я не могу подобрать нужных слов для сравнения… он повсюду… он везде… каждая мелкая частица этой серой и влажной субстанции, рвется внутрь меня, пытаясь наполнить все мое сущее собой… наполнить, до краев, до граней, до предельностей, чтобы затем не вырваться наружу – нет… для того чтобы разорвать меня в клочья… расщепить на молекулы…
В промозглой, серой пелене, ровно по центру… не ниже… не выше… ровно по центру… грязно-розовое пятно кровяной взвеси – все что осталось от меня…
Это похоже на туман… На один из тех многих, в которых я оказывался на протяжении своей жизни… Едешь ли ты на машине, и спускаясь с пригорка, ныряешь в это белое молоко, или же он стелется там за окном по полям, растекаясь сюрреалистичными озерами, с островами стогов сена, или же просто ты плутаешь по лесу и вдруг оказываешься в самом эпицентре влажного катаклизма… не суть… Но это так похоже на туман… На тот туман который можно не только увидеть, но и почувствовать… Зачерпнуть его ладонью, и растереть между пальцев рук, осязая мылкость, влажность и холод… Еще пять минут назад, все было ясно и кристально чисто, и вот теперь… все стихло… все замерло… движения серых масс, порождает не явные образы… шаги почти не слышны… и дыхание… ты дышишь водой… ты превращаешься в рыбу, в земноводное… ты не успел отрастить жабры, а те прежние когда-то оставил позади в процессе эволюции… и ты вынужден вдыхать в легкие эту воду… А где-то там, дальше, глубже, точно такие же обитатели, человеко-рыбы, стоят оторопело, и так же как ты, часто вдыхают воду…
Рано или поздно, это поглотит все, растворит в себе сущее, смоет и очистит, а затем превратится в белый лист мелованной бумаги… Я беру перо (к черту ручки!). Провожу опахалом по своим векам, чувствуя нежность и щекотность… Это перо редкой птицы, имя которой Недочеловек. Они обитают высоко в небесах… Облачившись в жемчужные тоги, сидят на пушистых облаках, греясь в лучах собственного величия… их крылья белоснежно прекрасные… их голоса… да, да, кончено… я знаю что это Ангелы… их голоса… они молчат… все смолкло… все ждет… Чернильница предо мной, из необработанного куска горного хрусталя. В ней плещется море – море слез и крови… Настоящий творец пишет только кровью! Настоящий художник окропляет свои картины только слезами! Это адская смесь – кровь и слезы… разве можно придумать чернила лучше? Я добавляю в чернила щепотку мышьяка, и каплю холодной ртути… Я готов… Он ждет меня… Мой мир…
Как трудно сделать первый шаг… Наверное точно так же как и сделать шаг последний, а ведь к последнему шагу ведет шаг именно первый, и от этого его сделать еще сложнее… В мозгу выстраивается цепочка из всех последующих за ним шагов… Она прокладывается в тропинку, если за тобой пойдут другие, и она прокладывается мощеным бульваром, если за тобой пойдут многие, а иногда это оживленная автострада с множеством развязок и указателей, с придорожными кафе, заправками, третьесортными проститутками, и загаженными обочинами – это если ты ведешь за собой массы… Само определение «массы», порождает внутри нечто бесформенное, грузное, и инертное… Что то с обрюзшим лицом и свисающими брылами, узкими, пустыми щелочками глаз, засаленными волосами… то что топит в себе, не давая вздохнуть и крикнуть… Но нет… мой шаг утонет не здесь… за мной не потянется вереница страждущих… его скроет густая трава… Лишь слегка примнется под весом моей поступи, чтоб затем разогнуться, и прошелестеть тугими стеблями: «В добрый путь…»…
Я окунаю перо в чернила… легкий всплеск при погружении, как нежный стон двенадцатилетней нимфоманки, плененной объятиями эротического сна…. По чернильному морю пробегает треморная рябь, но только по поверхности, обитатели глубин остаются спокойны, легко кружа в хороводе вокруг погруженного жала пера, выискивая изъяны в оном… ах оставьте, оно безупречно… Я достаю перо из чернильницы, и подношу его к листу… Легким нажимом, каллиграфическим почерком, вывожу первую букву красной строки….
«Я»
Я строю мир посредством слов… Я рисую картины нагромождением букв… Я вдыхаю в него жизнь… Я наполняю его собой… Этот мир, есть мое отражение…
Перо скользит по бумаге, оставляя за собой черный след… Я шрамирую лист… Заставляю его нести в себе скрытый и явный смысл, лишаю его непорочности и чистоты… Он уже не будет прежним, но каким?
Вертикальная линия… Еще одна… Еще… Еще… чуть наискосок… по диагонали… еще… еще… еще… …. …. … … … одна большая горизонтальная, словно подводящая некую черту, и затем вновь вертикальная… еще… еще… еще и еще….
Шелест тростника на легком теплом ветру… Всплески ласковых волн по ступням ног… Небо чистое и знойное… Плывешь в прохладной воде, вдоль камышовых зарослей. Взгляд чуть выше уровня воды, по животу и ногам щекочущий шелк нежных водорослей… Плывешь, тихо, без всплесков, чтобы не нарушить покой, не потревожить зыбкое счастье. Под ногами нет дна, над головой нет потолка, ты в центре всего… твоя цель – камышовый рай….
Камыш в метре от меня… Он растет сплошной стеной, скрывая собой то что я ищу… Но я знаю, оно там, то место… Вот он чуть редеет, словно проталина, словно вход, кем-то неумело замаскированный, а может этот кто-то и не старался его тщательно скрыть, может просто он скрыт для других, для тех кто не хочет его находить… Да и я не далеко ушел от них, раз он кажется мне скрытым… Но все же, я его вижу! Под ногами нащупываю дно, выбираюсь на отмель, и шагаю внутрь камышового рая… Оказавшись внутри, жесткие стебли, с шелестом выпрямляются за моей спиной, словно, живой занавес верхвозносящийся из прозрачной воды… На меня ниспадает небесная синева… Меня поглощает прохладная вода… Меня ласкают жесткие листья тростника… Я стою окутанный ароматом безудержно глубокого лета… Живые, продуваемые стены вокруг меня, они шепчут, убаюкивают, вынося меня из меня же… Словно перемалывают своими листьями и стеблями все заботы которыми я успел загрузиться за свою жизнь… Очищают без спроса и просьбы… Мигают, клонятся, выпрямляются, шелестят, касаются, колют и режут, обвивают и гладят, смыкаются над моей головой живым, изумрудным сводом, и так приятно чувствовать себя на виду у всех, но в то же время скрытым от постороннего взгляда - эксгибиционизм собственного эго… Тебя никто не видит = но ты видишь всё… Брызги солнца на коже, капли испаряющейся озерной влаги… Я хочу здесь жить…
Прошло восемь месяцев… Это было начало зимы, или конец осени… Время года не имеет значения, только чувства. Я стоял на берегу этого же озера, на краю не высокого обрыва, и сырой промозглый ветер выдувал из меня остатки разума… Кажется все смешалось – большие и тяжелые хлопья снега, наползающий туман, ветер, ночь и звенящий обледенелый камыш. Где-то за спиной то от чего я бежал, где-то впереди то к чему я так и не пришел – я остановился на половине пути, завороженный гипнотическим звоном тонкого, стеклянного тростника… Мне хотелось убежать, скрыться, спрятаться, так чтобы меня никто не нашел… Хотелось войти в воду не снимая обуви, погрузившись по щиколотки в ледяное крошево, и идти к манящему звону, к этому хрупкому чуду искрящемуся в темноте. Словно это было убежище, приют для израненной и изорванной в клочья, души… Я стоял и слушал, прислушивался… Шли минуты… Тело немело от холода, волосы покрылись ледяной коркой… Мне нужно было решиться сделать этот шаг… Время… Звон… Время… Звон… Я… я не могу оторвать ног от земли… мои грязные следы, на только что выпавшем не глубоком снегу, оказались слишком тяжелы. Я не смог сделать этот шаг, и повернув обратно, я слышал как где-то за спиной, плачет покрытый льдом, тонкий тростник. Я возвращался… Я шел на плаху, выстроенную собственными же руками… Прочь от свободы и покоя… Я шел продлевать агонию собственной надежды…
Сейчас лето, и нет льда на этих стеблях, и я понимаю, что это даже не тот тростник, что звенел на холодном ветру в ночи, тот исчез вместе с весенним льдом, но и этот, который пророс на его месте, он все тот же, и так же трепетно льнет к моему телу, защищая, ограждая, скрывая. Я ложусь на спину, так чтобы на поверхности воды осталось только мое лицо, и не хочется закрывать глаза, хочется смотреть на этот мельтешащий свод над собой, на пролетающих стрекоз, на чистые осколки неба в просвете узких листьев… Я чувствую, как мелкие обитатели сего места, трутся своими серебристыми спинками и прозрачными плавниками о мои ноги, как тычутся любопытными мордочками в руки… Им хочется играть… И не понятно или я у них в гостях, или это они пришли ко мне в гости… А потом начинаешь думать о том как устроен этот мир… Ты понимаешь, что достаточно твоего желания и ты можешь оказаться в любом уголке этого мира, в пределах планеты Земля… Океаны и моря, горы и степи, пустыни и леса, пещеры и утесы – по истине столько мест на земле, и ты можешь выбрать любое… А вот рыбы… Они ограничены в своем выборе размером и объемом водоема. Наверняка и у них есть места где они никогда не побывают даже в той воде в которой они родились, и если их дом река, то их мир имеет не форму шара, а вытягивается голубой веной от истока до устья, и было бы желание, они могут проплыть весь путь от начала и до конца. Но если это озеро, или пруд. А если это аквариум? Маленький аквариум на восемь литров, в виде бокала, и в нем одна золотая рыбка. Пытаешься представить себя на месте этой рыбки. Ты под водой в маленькой стеклянной комнатке. Тебе закачивают воздух, без которого ты погибнешь, откуда-то сверху сыплют еду чтобы ты не умер с голоду. Тебя не спрашивают о твоих вкусовых пристрастиях, тебе просто бросают еду чтобы ты не всплыл рано или поздно кверху брюхом. И от смерти тебе отделяет только несколько миллиметров стекла твоей комнаты. Одно неловкое движение и весь тот мир что за стеклом, ворвется в твой крохотный мирок, и утопит тебя. А за все время пока ты мечешься в этой комнатке, ты успел изучить все до миллиметра, до мельчайшего изъяна. Ты знаешь сколько шагов вдоль и поперек, знаешь насколько можешь раскинуть руки чтобы коснуться стен, тебе ничего не остается делать как только изучать день за днем то что вокруг тебя. Точно так же и космонавты выброшенные в открытый космос на корабле или капсуле. Придать этой капсуле ускорение, так чтобы она вышла за пределы орбиты Земли, и отправить его в нескончаемое путешествие по просторам того, что пока никто так и не понял. Лететь в этом аквариуме, пока работает компрессор, пока сыплется сверху еда. Лететь… Лететь… Лететь… Стать ничтожной пылинкой на великом полотне мироустройства, где от тебя ничего не зависит. Положится на волю случая и проведения. И знать что возврата не будет, есть только одно направление – от…. И никогда назад…
Я хочу быть похороненным на луне... странное желание, не правда ли? Может стоит объяснить? Правда? Видите ли, на то есть множество причин, это отнюдь не прихоть или экстравагантный каприз, это острая необходимость, пусть утопичная и несбыточная, но необходимость...
Я не хочу лежать в земле, в душном и тесном гробу, не хочу кормить собою кладбищенских муравьев и червей... Не хочу прихода родных и близких к своим останкам... Меня так же не прельщает кремация, хотя она конечно же лучше чем зарывание в землю... Развеивание пепла по ветру над водой, но не дай бог ни каких урн в колумбарии... Мумифицирование или бальзамирование? Нет, увольте... От тебя ничего не остается кроме оболочки - все выскоблено и обескровлено, ты накачан ядом и химикатами, это ни чуть не лучше бронзовых бюстов над могилой - просто пустая оболочка, в которой когда-то была жизнь...
Я хочу быть похороненным на луне... Я теперь стал понимать египетских фараонов, которые строили себе усыпальницы еще при жизни... У них был странный вкус - быть замурованным под толщей камня, пусть и с любимыми предметами и верными рабами, но все же... Это ничуть не лучше покоя в земле, на глубине двух метров от уровня заката и восхода. Вечная темнота и запах разлагающейся плоти...
Моя усыпальница другая - ее трудно назвать склепом, но пусть будет склеп, так привычнее... Он не из гранитных блоков и камней, не хочу ничего массив нового, давящего - хочу легкости и свободы, чтобы в нем "дышалось"... большие арочные окна без стекол и решеток, по рамам которых вьется ядовитый плющ, с вечно-цветущими большими, оранжевыми цветами, истекающими нектаром похоти и желания... К ним бы слетались со всей галактики, души диковинных бабочек и колибри... Слизывали бы своими тонкими язычками сей яд, и одурманенные всплеском, предавались неистовой феерии...
Высокая, резная дверь... Она всегда приоткрыта... В ней нет засовов и замков, она не распахнута настежь - приоткрыта... Дверь ни кого не приглашает, она дает возможность выйти наружу, и в то же время ограничивает владения моего мертвого тела...
Внутри ни каких саркофагов...
Пусть это будет большое удобное кресло...
С мягким подголовником и подлокотниками, задрапированное белоснежной тканью.
Оно будет стоять в центре резного склепа, окруженное скорее даже не стенами а большими окнами, три окна и одна приоткрытая дверь... потолок?
Его нет... Все тот же плющ, заменит свод, и через него будет литься звездный свет, струясь по моим волосам, отражаясь в стеклянных глазах...
Стоящие по кругу высокие подсвечники.
Свечи в них не горят, они когда-то горели, но не сейчас.
Сейчас они спят, дремлют...
Я буду сидеть в кресле, откинув голову назад...
Моя взгляд будет направлен вверх, к Земле... К звездам...
Здесь я буду чуть ближе к звездам, и так близко к Земле, насколько это возможно...
Я буду "видеть" всех вас... И мне будет легко...
А когда вы вспомните обо мне, то не нужно будет идти на кладбище...
Вам достаточно будет дождаться ночи, и поднять свой взгляд к небу, отыскать луну и....
Вы увидите как я вам улыбаюсь... И вы будете знать что я всегда с вами...
Как и вы со мной...
Вам не нужно будет заботиться о моем бальзамировании, отсутствие кислорода исключит возможность гниения...
Вам не придется приходить ко мне на могилу чтобы убрать ее от сорняков и опавших листьев, и вы всегда можете меня увидеть... Даже когда на небе солнце, и вокруг плещется день, стоит только поднять глаза... Там... за пеленой непроглядных туч, в небесной синеве, где рассыпаны миллиарды звезд-глаз.... Там - я... Рядом... Всегда рядом... Пройдут тысячи лет. Мое тело покроется тонким налетом космической пыли, пыль от разбитых астероидов заволочет собой мои открытые глаза, ляжет на лицо и руки... А потом... Потом случайный метеорит разобьет собой мое последнее пристанище, или же луна уйдет с орбиты Земли, отправившись в неизвестное путешествие... Но это будет еще так не скоро... За это время человечество переродится или исчезнет... Не скоро... Не скоро...
Я хочу быть похоронен на луне...
Я хочу быть здесь мертвым....
Прохладный день выходного дня... Центр города... Близится осень... Мелькание незнакомых лиц и силуэтов... За каждым своя жизнь - от рождения и до нынешнего существования... Каждый погружен в самого себя, максимум в своего сиюминутного спутника или собеседника... Даже выслушивая, оного, каждый прежде всего примеряет все сказанное на себя - натягивает, как изветшалое платье, и оно либо трещит по швам, не выдерживая форм и объемов, либо топит в себе нового хозяина... Кивки голов, в знак согласия, это не жест принятия информации, а сигнал к тому что кто-то все еще делает вид покорного слушателя и сопереживателя... А чего же вы ждете? Ведь слова по сути мертвы. Они несут в себе только ту информацию которую вы пережили когда-то сами, или если не пережили, то осознали ее в собственном мозгу... И когда вам скажут "Мне больно", вы сможете ощутить только ту боль, на которую способен ваш организм. "Мне одиноко" - вы почувствуете свое одиночество. "Мне страшно" - свой страх... Любое слово и каждая буква в нем, мертвы изначально. Это мы их наделяем собственной окраской, и когда мы слышим неизвестное слово, мы не можем его ассоциировать с собой, максимум это почувствовать нравится ли оно нам по тому как звучит, или же пугает, но не более... А что же с любовью? Ее может почувствовать только тот кто любит... Или любил...
Прохладный день выходного дня... Центр города... Близится осень... Запах поп-корна и сахарной ваты, жужжание редких ос, пустующие столики уличного кафе, и сонная карусель...
Ничего не нарушало в этой картине, разве что один элемент… Он весёлый и радостный... высокие сапоги, модные джинсы, рубашка на выпуск и огромный оранжевый шарф, который развивался по ветру, когда он на сумасшедшей скорости спускался вниз по тротуарной дорожке к месту с аттракционами на...
инвалидной коляске...
а в ней - молодая девушка...
Девушка была, очень мила... мила и прелестна на столько, на сколько может быть мила и прелестна юность… ее ноги были укутаны клетчатым пледом... а в руках она держала воздушный шарик... Осколок детства, когда хотелось и моглось летать, когда ты держишь за ниточку то, что стремится вырваться и взмыть в высь... кусочек счастья и надежды...
так они и подкатили вдвоём к каруселям... парень взял её на руки, и осторожно, словно держит самое хрупкую вещь на земле, посадил ее в пластиковое карусельное кресло… карусель принялась вращаться, вначале медленно, затем все быстрее, и девушка кружилась и кружилась звонко хохоча и запрокидывая голову... ее белоснежные волосы развевались и светились на солнце… а он...
он стоял и наблюдал, улыбаясь за ней...
и тайком, чтобы не дай бог никто не увидел - стирал слёзы со своих глаз...
Когда карусель остановилась, он так же осторожно поднял девушку на руки и усадил её обратно в кресло... а потом они долго целовались, нежно... нежно... нежно... и время остановилось для них… он купил ей сахарную вату... А она осторожно, двумя пальчиками, отщипывала по кусочку, и клала ее в рот ему, и себе...
их глаза светились от счастья...
и не было слов...
только он и она...
Затем они так же быстро "умчались" вниз... к фонтанам... И еще долго сидели, обнявшись, глядя на бьющую откуда-то из недр, холодную воду... Они были друг в друге, и вокруг них ничего не было - только он и она... и их счастье...
"Ты не можешь ходить?"......
"Я дам тебе крылья... Я могу... Это мой мир... Я хочу, чтобы все влюбленные и любящие были крылаты и окрыленные... Я дарую крылья вам обоим... Летайте... Любите... Упивайтесь друг другом... Цените друг друга... и никогда не теряйте"...
Я хочу жить в таком мире...
Я хочу здесь жить...